Пирамида предков - Ильза Тильш

для отбеливания, кто зачерпывал воду из Мюльбаха, кто сбрызгивал водой полотно, окрашенное корнем марены, кто доводил его до ума, разложив на траве? И даже если у жены Йозефа была служанка или несколько служанок, она и сама наверняка работала наравне с другими.

Я думаю о Йозефе-красильщике, вижу синеву во всех оттенках: королевскую синеву, бирюзу, саксонскую синьку от темно-синего до ядовито-синего; вижу белые и светло-голубые фигурки на синем фоне, двусторонние набивные шейные платки и накидки с белыми кисточками, но вижу я и другие цвета: темно-синий с золотисто-желтым, оранжевый или огненно-красный, любимый всеми цвет гусиного помета, цвет зеленого яблока, салатный, оливковый; я наблюдаю, как Йозеф выполняет одну из самых сложных операций — окрашивание белого узора на синем фоне в оранжевый цвет.

Я вижу его вечерами, при свете керосиновой лампы или свечки, как он читает «Австро-венгерскую красильную газету», которую в Вене издает Ганс Виндт.

Я не знаю, использовал ли Йозеф в своей мастерской только те деревянные матрицы, которые сложены на чердаке у Цецилии, не знаю, испробовал ли он открытие второй половины того столетия — синтетические красители. На фотографии видны мягкие черты его лица и меланхоличный взгляд. Я читаю скепсис на его лице. Появление искусственного индиго и связанные с ним изменения в технике крашения он оставил без внимания, а его потомки не интересовались этим.

Никто из детей Йозефа красильного ремесла не освоил.

Глава 4

Пожилые люди любят вспоминать прошедшие времена. Когда мои отец и мать сидят вдвоем, они часто говорят о том, как все было раньше. Слово родина они не употребляют, а говорят просто: тогда, у нас дома.

Ты помнишь, какие тогда были карамельки, посыпанные сахаром, говорит мать, вывязывая крючком платок для внучки, и отец отвечает: Да, я помню. Моя мама их сама делала, эти самые карамельки. Я помню, как их нарезали. Их можно было делать с лимонным соком, тогда они становились белыми, или с кофе, или с шоколадом, или с капелькой малинового сока. Тогда они получались красноваторозовыми.

А помнишь, говорит мама, как я делала грильяж? Где-то доставала орехи, а сахара у меня всегда был запас.

Раньше у нас дома. Мы сидели в гостиной, под абажуром, в печке american heating пылал огонь за слюдяными окошечками. Мама раскладывала горсточки сладостей по бумажным пакетикам, которые посылали на фронт. Вместо адреса на них стоял номер полевой почты.

Иногда эти пакетики не заставали адресатов в живых. Иногда приходили открытки полевой почты или серые солдатские треугольники с выражением необычайной благодарности.

Помнишь? У поварихи Фанни был рецепт того самого сырного печенья, я пошла к ней и попросила рецепт.

На ветках нашей рождественской елки висело сырное печенье, сделанное по рецепту поварихи Фанни, и карамельки, приготовленные по рецепту бабушки. Она в свою очередь научилась делать такие карамельки у своей матери в Фуртхофе, на границе между Штирией и Нижней Австрией.

А ты помнишь тех форелей, как мы их клали в раскаленное масло и обжаривали, сначала с одной стороны, потом с другой?

Они быстро разваливались, твои форели.

Да ладно уж, в Фуртхофе никогда не вырезали у форелей хребет. Я про это никогда ничего не слышал, говорит отец.

Да, и слизь с них никогда не смывали. Она должна оставаться на чешуе, иначе они не получаются такими вкусными.

Моя бабушка в Фуртхофе жарила форелей только на оливковом масле.

Я бы съездил еще раз в Фуртхоф, говорит отец, правнук Иоганна Венцеля Второго, племянник несчастного Игнаца, который повесился из-за своей неверной и распутной жены на чердаке сарая, внук Йозефа, который был красильщиком в моравской деревне Шмоле, южнее Мэриш-Шенберга, и одновременно правнук обходчика императорских и королевских лесных угодий Карла, который жил со своей женой и двумя детьми в бургенландских горах Розалиенгебирге и был в свою очередь сыном Франциска из свободного города Кремница.

Карл родил двоих детей, жену его, урожденную Апфельбек, тоже звали Анной, как и Анну Йозефу из Богемии, как и жену Йозефа-красильщика, как и их старшую дочь. Когда он был еще совсем молодым, во время обхода участка его настигла пуля браконьера, а жена осталась с детьми без средств к существованию. Я видела сторожку, в которой Анна жила с мужем и детьми, я была там с отцом: сторожка одиноко стоит на недосягаемой высоте, окруженная густыми лесами, и я знаю место, где печальная судьба постигла лесного обходчика Карла, и мне не нужна ни лупа, ни очки, ни фотография, для того чтобы представить себе ужасные обстоятельства происшедшего.

Я представляю ночь на новолуние, ни одной звезды на небе, ни одного отблеска в кронах высоких деревьев. Я не вижу Карла, его изображения у нас нет, но я знаю, что он идет в лесу по узким сумрачным тропинкам, с ружьем за плечами, идет по следу браконьеров, выполняя свой долг, может, кто-то предупредил его, может быть, обманутая невеста одного из браконьеров выдала ему своего неверного возлюбленного. Наверное, жена Анна умоляла его бросить эту опасную затею, указывая на обоих несмышленышей, стараясь удержать его, но он, верный своему долгу, несмотря ни на что, ушел и в какой-то момент услышал треск веток в кустах, вскинул ружье, может быть, он прокричал стой, кто идет — и испугал браконьеров.

Возможно, он сделал один или несколько предупредительных выстрелов в сторону шума, а браконьеры дали из кустов ответные выстрелы — Карл рухнул на лесную тропинку. На следующее утро его нашли лесорубы и отнесли к жене в сторожку. Я вижу Анну, урожденную Апфельбек, как она опускается у носилок, может быть, она кричала, может, плакала, а может быть, онемела и не проронила ни одной слезы, окаменела, застыла от дикой боли. Я вижу, как несколько недель спустя открывается выкрашенная в зеленый цвет дверь сторожки и выходит Анна, ведя обоих детей за руки. Она покидает сторожку навсегда. Куда она ушла, где она жила и умерла, мы не знаем. Известно только, что из-за своей бедности она была вынуждена разлучиться с детьми.

Все фотографии, документы и письма, все семейные памятные вещи, которые собрал отец, затерялись в первые дни после окончания Второй мировой войны. После того как артиллерия немецкого вермахта выпустила последние снаряды над домами города, целясь в винные погреба и подвалы, а потом и в дома и сады города, после того как «катюши», установленные на противоположных немецкой артиллерии холмах, перестали завывать, после того как в домах, подвалах, винных погребах, на улицах и в