О пионеры! - Уилла Сиберт Кэсер

укладывала соломенные локоны в высокую прическу «помпадур», без меры украшала себя кольцами, цепочками, брошками и носила узкие туфли на высоких каблуках, делавшие походку неестественной. Наряды составляли главный предмет ее забот, и за столом Энни без конца одергивала дочь, боясь, что та запачкает ей платье.

Застольная беседа велась на английском. Жена Оскара, родом из малярийных краев Миссури, стыдилась мужа-иностранца, поэтому их сыновья не знали ни слова по-шведски. Дома у Лу время от времени говорили на шведском, но Энни страшилась попасться на этом не меньше, чем когда-то ее мать – предстать босой перед миссис Бергсон. Оскар по-прежнему разговаривал с сильным акцентом, а вот Лу не отличался выговором от уроженцев Айовы.

– На съезде в Гастингсе, – рассказывал он, – я повстречался с управляющим лечебницы и описал ему симптомы Айвара. Тот заявил, что расстройство из самых серьезных и лишь чудом старик еще никому не навредил.

Александра добродушно рассмеялась:

– Ах, Лу, какие глупости! Будь их воля, доктора всех нас объявили бы сумасшедшими. Без сомнения, у Айвара есть свои странности, но он куда разумнее доброй половины моих работников.

С яростью разделывая жареного цыпленка, Лу возразил:

– Думаю, доктор знает, что говорит, Александра. Он очень удивился тому, что ты терпишь Айвара. По его мнению, тот не сегодня завтра спалит амбар или набросится на тебя и твоих девушек с топором.

Тут прислуживавшая за столом Сигна прыснула и спешно ретировалась на кухню. В глазах Александры плескалось веселье.

– Не сердись на нее, Лу, очень уж смешные вещи ты говоришь. Все мы прекрасно знаем, что Айвар совершенно безвреден. Скорее я сама наброшусь на девушек с топором.

Покраснев, Лу подмигнул жене и заявил:

– Как бы там ни было, соседи долго молчать не станут. Он может и чужой амбар спалить. Стоит одному собственнику из нашего района пожаловаться в городское управление, и Айвара заберут силой. Лучше отошли его сама, зачем тебе неприятности?

Александра добавила подливки в тарелку одной из своих маленьких племянниц и ответила:

– Что ж, Лу, если кто-нибудь из соседей попробует так поступить, я добьюсь, чтобы меня назначили опекуншей Айвара, и доведу дело до суда, вот и все. Меня он полностью устраивает.

– Передай консервы, Лу, – попросила Энни, бросив на мужа многозначительный взгляд. У нее были свои причины не желать ссоры с золовкой. – Александра, а тебя не смущает, что Айвар везде разгуливает? Ведь это позорное зрелище вынуждает людей держаться подальше, а между тем у тебя так хорошо все обустроено! Вот мои девочки, например, боятся его до смерти – правда, Милли?

Милли – упитанная пятнадцатилетняя девочка с кремовой кожей, квадратными белыми зубками и короткой верхней губой, несмотря на модную высокую прическу, внешне напоминала покойную миссис Бергсон, любила уют и обладала спокойным веселым нравом. Пропустив вопрос мимо ушей, она широко улыбнулась тете, с которой чувствовала себя гораздо свободнее, чем с матерью. Александра подмигнула племяннице.

– Милли незачем бояться Айвара, ведь она его любимица. Я считаю, что Айвар имеет такое же право одеваться и мыслить по-своему, как любой из нас. Тем не менее я прослежу, чтобы он никому не доставлял неприятностей, и буду держать его при себе, так что не тревожься об этом больше, Лу. Лучше расскажи про вашу новую ванну. Как она работает?

Энни ответила за мужа, чтобы дать тому время успокоиться:

– Ах, просто замечательно работает! Лу оттуда не вытащишь. Он теперь намывается по три раза в неделю и выливает на себя всю горячую воду. А мне кажется, вредно сидеть в воде так долго… Александра, тебе тоже стоит установить у себя ванну!

– Я подумываю об этом. Готова даже поставить ее в амбаре у Айвара, если это всех успокоит. Но прежде ванны я собираюсь купить пианино для Милли.

Оскар поднял голову от тарелки.

– На что Милли пианино? Чем плох орган? Пусть играет в церкви.

Энни смутилась. Она умоляла Александру не упоминать о пианино при Оскаре, поскольку тот завидовал милостям, которыми сестра осыпала детей Лу. С его собственной женой Александра не ладила.

– Это ничуть не помешает Милли играть в церкви, и она продолжит заниматься органом. Однако важно не переусердствовать – ее учитель говорит, что это портит туше, – с нажимом сказала Энни.

– Что ж, Милли, видно, стала слишком хороша для органа, чего не скажешь о многих взрослых, – без обиняков заметил Оскар, скептически приподняв бровь.

Энни вздернула подбородок.

– Верно, она отлично играет и в следующем году будет выступать на выпускном в городской школе!

– Я считаю, что Милли заслуживает пианино, – твердо заявила Александра. – Соседские девочки годами берут уроки, но лишь она способна сыграть, если просят. Знаешь, когда мне захотелось купить тебе пианино, Милли? Когда ты выучила старые шведские песни из сборника дедушки. Он имел чудесный тенор и в молодости любил петь с моряками на верфи, когда я была не больше Стеллы, – добавила она, указывая на младшую дочь Энни.

Девочки, как по команде, посмотрели на карандашный портрет Джона Бергсона, висевший в гостиной. Александра заказала срисовать его с маленького фотоснимка, который мистер Бергсон сделал для друзей перед отъездом из Швеции. Стройный мужчина тридцати пяти лет, с мягкими вьющимися волосами и свисающими усами задумчиво смотрел вдаль, словно его печальным глазам уже открылся Новый Свет.

После ужина Лу и Оскар отправились в сад собирать вишню – ни у одного из них не хватало терпения вырастить собственную. Энни болтала на кухне с девушками: те могли порассказать ей о домашнем хозяйстве больше, чем сама Александра, и она умело пользовалась добытыми сведениями в отношениях с Лу. Нанять прислугой фермерских дочерей теперь было трудно, поэтому служанок Александра выписывала из Швеции. Она оплачивала им проезд, и девушки работали у нее, пока не выйдут замуж, а тогда их сменяли сестры и кузины из Старого Света.

Александра повела своих трех племянниц в цветник. Она любила девочек, особенно Милли, которая время от времени приезжала на недельку погостить. Александра читала ей старые книги о домоводстве или рассказывала о том, как жилось на высокогорье в прежние времена. И вот, пока они гуляли между цветочных клумб, на вершину холма выехала коляска и остановилась у калитки. Из коляски вышел мужчина и о чем-то заговорил с кучером. Девочки, спрятавшись за тетиной спиной, с оживленным любопытством выглядывали между веток клещевины, дивясь наряду, перчаткам и необычной заостренной бороде приезжего. Тот стоял у калитки, держа шляпу в руке, и с улыбкой смотрел на медленно шагающую к нему хозяйку дома. Когда она подошла ближе, он приятным