Господи, напугай, но не наказывай! - Леонид Семенович Махлис

— Хотите, я продолжу с ним «дискуссию»? Мне не привыкать. А вы пока наряд вызовите. Он же вам угрожал. Я — свидетель. Готов на суде выступить в вашу защиту.

— Да что с ним разговаривать — посмотри, он же пьян в стельку.

— Эти никогда не протрезвеют, Виталий Палыч. Зато вы чуть-чуть пожили моей жизнью. Вот видите — я готов за вас заступиться, а вы за меня — нет. Уеду я от вас.

С этими словами я толкнул пендельтюр метрополитена им. Ленина.

Больше мы с Палычем не виделись. Канун да ладан! Было это 8 июня 1971 года. Моя маленькая Шестидневная война, мой карманный день Бастилии.

* * *

Вышел на Павелецкой. Не без опаски сунулся в ближайший сигаретный киоск, предварительно сосчитав наличные — чтобы без сдачи. С каждой затяжкой вместе с теплой струйкой дыма в меня вползало растущее ощущение мистической близости к тем смуглым парням с черными М-16, которые в эти часы обнимают раскаленные камни Стены Плача в освобожденном Иерусалиме. Я видел их в закордонных иллюстрированных изданиях, которые притаскивал Деготь. Если судьба предоставит мне когда-нибудь шанс разделить их общество и судьбу, окажусь ли достойным этой чести? А ты, «немытая Россия», отмоешься ли когда-нибудь от въевшейся скверны? Отмоешься. Я в тебя верю. И даже знаю, когда. Без малого через 50 лет МИД РФ выпустит циркуляр, запрещающий «использование слова «жид» по отношению к любому еврею». Вы, естественно, спросите, причем тут МИД и почему он отбивает хлеб у законодательных органов. Секрет в том, что рекомендация эта предназначалась для российских граждан, путешествующих в Израиль. Циркуляр намекал на непредсказуемые последствия для туристов, поскольку «порог речевой толерантности в Израиле занижен». Ну что за народ такой: в морду плюнешь — драться лезет. Дома — оно, конечно, безопасней, поскольку толерантность, особенно речевая, на недосягаемой высоте.

* * *

20 июня, вскоре после комсомольского собрания, единогласно проголосовавшего за мое изгнание из стройных рядов, повторения шоу с облигациями в райкоме и формальностей с увольнением я пришел за расчетом. Бухгалтерша по какой-то хитрой формуле насчитала к выплате всего 22 р. вместо ожидаемых 55. После безрезультатной полемики пришел прощаться к Анне Владимировне. Ее напутствие было неожиданным:

— Леня, послушайте меня, я старый человек. Где бы вы не жили — в Израиле, в Америке — никогда не портите отношений с бухгалтером. Я всегда помнил об этом напутствии. И не портил. Повода не было.

А в Уголок Дурова я еще вернусь. Через 20 лет. Чтобы убедиться, что действующие морды Театра зверей не только овладели, наконец, системой Станиславского, но и созрели для участия в классовой борьбе. Это случится в апреле 1993 года…

ПОЦЕЛУЙ ТИГРИЦЫ

Илья Эренбург в 1921 году вдруг заскучал по Монмартру, ротондовским друзьям и устремился в сторону Парижа. Но французский консул в Риге отказал ему в визе. Пришлось доказывать свою политическую незаангажированность. На вопрос консула «Чем вы занимались в Москве?» писатель, потупив взор, ответил, что помогал Дурову дрессировать кроликов, дескать, «где я и где большевики?». В 1993 году такой ответ только усугубил бы положение туриста.

Весной этого года я приеду в Москву на празднование юбилея Радио Свобода — 40 лет, из которых 20 — мои. В «подаренном» мне на две недели голубеньком жигуле я направлялся к Олимпийскому комплексу в Марьиной роще на книжную ярмарку, когда передо мной возник особняк с неоготической мансардной башней. Я толкнул дверь знакомого служебного подъезда. Вместо рыхлой физиономии отставного смершевца Владимирова мне преградила дорогу суровая тетка:

— Вы к кому?

— К Наталье Юрьевне, — ответил я, протягивая визитную карточку на «вражеском» языке. — Я журналист и хотел бы с ней встретиться.

Лицо привратницы посуровело еще больше, и на нем отразилась растрепанная решимость «Родины-матери» с известного военного плаката Ираклия Тоидзе.

— Ее нет и не известно.

— Хорошо, вы можете передать ей эту карточку? Я приписал вот здесь телефон моей гостиницы. Попросите ее позвонить мне, когда она вернется.

Едва я вышел на улицу, ко мне приблизился высокий мужчина. Я даже (по забытой, было, привычке) осмотрелся — не урчит ли поблизости серая волга. Волги, слава Богу, не оказалось. Да и мужчина смотрел дружелюбно, с сочувствием.

— Извините, я наблюдал за вашей беседой с вахтершей и хочу вас предостеречь: вы допустили серьезную ошибку, представившись журналистом. А если нас еще и увидят вместе, то в это здание уже точно не впустят. Поэтому я решил подождать вас на выходе.

— Вы ничего не перепутали? Я всего-навсего оставил ей свою карточку.

— Вот в том-то и дело. Журналистов здесь боятся больше, чем землетрясения. Кстати, вы меня не узнаете? Моя фамилия Комиссаров.

— Андрюша!! Медвежатник!

Я искренне обрадовался встрече с моим единственным защитником на «зверином судилище» в далеком 1971 году. Обнялись.

Андрей рассказал мне в деталях о жестокой классовой борьбе на фоне развернутого капиталистического строительства между дрессировщиками и руководством в лице Натальи Дуровой, внучатой племянницы Анны Владимировны. Война именно в этот момент достигла своего апогея. Она велась вокруг увольнения наиболее строптивых сотрудников после их попытки приватизировать четвероногих артистов. А сам Комиссаров был ключевой фигурой, главным гладиатором на этом ристалище, пока его лидерство не оспорил другой дрессировщик — Александр Терехов, который пошел на крайнюю меру — захват заложника, вернее, заложницы. Терехов втащил раскладушку в клетку слонихи Даши, заперся изнутри, вызвал представителей СМИ и объявил бессрочную голодовку. Освободить заложницу удалось только силами ОМОНа. Но у слонов свои представления о свободе. Когда-то совсем маленькой Даша прибыла в СССР в качестве подарка Леониду Брежневу от руководителя Лаоса Кейсона Фомвихана и попала к семье дрессировщиков Тереховых. Вся семья воспитывала и растила Дашу. Но слоны — очень обидчивые и злопамятные животные. Неуставные отношения между людьми и животными слоны не прощают. Придет день — и Даша сама отомстит тому, кто посягнул на ее свободу, пусть даже и в благих целях. Во время репетиции 22 февраля 2001 года внезапно взбесившаяся слониха растопчет своего дрессировщика, выкормившего ее из соски… Едва я вернулся в гостиницу, как раздался звонок, разрушивший пророчество Андрея, но не мою веру в людей — ведь спустя 22 года, он вновь оказался в нужное время и в нужном месте, чтобы поддержать меня своим неравнодушием. Дорогого стоит. На проводе была Наталья Юрьевна. С первой фразы было ясно, что она уже навела обо мне необходимые справки,