Истеричка - Соня Дивицкая

– Случай с ключом номер два! – она объявила.

– Так вот, сажусь в машину, смотрю, а ключ у меня немножко поломался. Сижу и думаю: если я сейчас поверну, ключ сломается – я это прекрасно понимал. А ехать-то надо. И вы не поверите – я повернул! И ключ, конечно, остался в зажигании. А дело было к ночи, на заправке, в каких-то тягулях…

– А я ломала куклы… – раскололась Аллочка.

Она опять захлопала ресницами и начала говорить как маленькая девочка.

– Мне было интересно достать пищалку. Я не хотела отрывать кукле голову, но мне очень хотелось достать пищалку. Я сначала играла, наряжала, переодевала куклу, кормила, а потом как черт вселялся – я ее ломала. И к маме бежать: «Мам, я куклу сломала»…

– А я пятнадцать лет сплю с одним и тем же мужчиной! – понятия не имею, почему у меня это вырвалось.

– Не верю! – Чернушкина надменно улыбнулась. – Как хочешь, дорогая, я не верю!

– Пусть врет, – сказала Аллочка.

– Сейчас поверите, – я, кстати, говорила правду. – Смотрите! Однажды я включила новую духовку, и было непонятно, работает она или нет. А муж мой подошел и говорит: «Сунь руку». И вы такое видели? Я, взрослый человек, не думая ни секунды, взяла и сунула руку в духовку! Он говорит «сунь руку» – и я моментом по команде сунула. А духовка работала… У меня теперь шрам на руке, он так и остался! А вы не верите. И я его после даже не спросила, почему он мне сказал сунуть руку в духовку, почему он свою туда руку не сунул!

– Вы все маньяки, – Чернушкина смотрелась в маленькое зеркальце. – Меня вот как-то бог отвел. Я кукол не ломала, пальцы в розетку не совала…

– А мне хотелось, – улыбнулся Бражник, – мне иногда почему-то очень хотелось сунуть руку в ведро с кипятильником…

Девушка в кимоно притащила нам счет, и мы все вместе сделали такие рожи, как будто ничего… нормальный счетик. Чернушкина увидела сумму и сразу подтянулась, похлопала себя по животу, хотя никакого живота у нее нет, и вообще неизвестно, куда поместился ужин.

Бражник выкатил свой чемодан, я у него отклянчила зачем-то красную арафатку. Аллочка нарисовала губы. «Все-таки надеется, – я подумала, – толстеет, но надеется».

Мы вышли на улицу, дежурный китаец ударил в гонг так сильно, что где-то в парке за собором каркнула ворона. В конце квартала светились электронные вокзальные часы, издалека было видно: уже вечер.

Напротив ресторана остановилась машина, это была старая побитая «семерка» баклажан. Выскочил мужичок, быстро открыл капот, и оттуда вырвалось пламя. Мужик смотрел, как пылает его колымага, он поливал ее водой, а мы пошли себе спокойно, мы не спешили, шуршали по асфальту, но в душе каждый мечтал поскорее друг от друга избавиться. Что-что, а вот это я знаю точно.

Сначала поймали такси для Аллочки. Она торопилась, потому что утром ей снова в банк, она не знает, в чем пойти: то ли в красном, то ли в черном, красное нужно гладить, черное надоело. Аллочка снова перешла на банковский гундеж, когда все это объясняла. «Позванивай», – она сказала мне. «Да, да, конечно», – я ответила.

Избавившись от Аллочки, мы посадили Бражника на московский поезд. На прощанье он снова захотел посмотреть мой волшебный изумрудик. Я, в общем-то, была не против.

Тут же, на соседней платформе, стояла пригородная электричка. Маленькая старуха в красной спортивной шапке прыгала у дверей, она не могла закинуть ногу на ступеньку и ругалась.

– Ох, ешь твое налево! Что ж все ослепли? Иль никто не видит, что я старый человек? Мне восемьдесят четыре года! А он стоит и хоть бы хны! Зараза! Вот ведь зараза!

Это она к Бражнику, оказывается, обращалась. Он помог старушенции подняться в электричку и зашвырнул в тамбур ее пустую сумку на колесиках.

Когда он зашел в свой вагон, Чернушкина отправила ему воздушный поцелуй. Дежурный отмахнул флажком, и Бражник поехал далеко, далеко. Ту-ту! В ближайшие года три он про меня не вспомнит, я надеюсь.

Нам с Чернушкиной нужно было вернуться в город. В переход, где воняет осенней грязью и старыми «польтами», спускаться не хотелось, по рельсам, сами понимаете, опасно, «запрещается переходить пути в неположенном месте» – читать умеем. Поэтому мы поднялись на мост.

Чернушкина шагала по самой середине, и я за ней держалась подальше от перил. Перила старого воздушного моста показались мне ненадежными. Мало ли… Сколько лет уже этим перилам и сколько лет тому мосту? Чернушкина неспроста так быстро топает по центру, наверняка знает статистику аварийных обрушений.

Мы спускались быстро по разбитым ступенькам, нам было неприятно стоять наверху. Мы боимся высоты и сразу это замечаем друг за другом.

Чернушкина спросила, она не может не спросить:

– Когда у тебя это началось?

Я ответила, чего ж теперь стесняться:

– После Лизы.

– И у меня, – она сказала, – после Лизы. В лифт заходить боюсь. Квартиру купила на втором этаже. На пятом – нет, нервов не хватит, на балкон спокойно не выйдешь, белье не повесишь…

До парковки мы чешем молча и в гости, избави боже, не просимся и не зовем. Чернушкина щелкает брелком, ей отвечает белая пятерка БМВ. Я прыгаю в свой танк, мы делаем друг другу ручкой. Мы разъезжаемся и постараемся в ближайшие сто лет случайно не пересекаться.

Красный «Мерседес»

У Матильды угнали машину. Новый красный «Мерседес» умыкнули среди бела дня. Она и покаталась-то на нем всего месяц – украли!

Событие было резонансное. Тем более, что еще не все друзья Матильды успели с ее «Мерседесом» сфотографироваться. Мы расстроились. С одной стороны, возмущала наглость похитителей, ведь машину угнали демонстративно, из ресторана, при всем народе. А с другой стороны, восхищало, как достойно Матильда со своим «Мерседесом» рассталась. Она не кричала, не рвала на себе платье, даже не пристрелила администратора, которому доверила ключи. Матильда хватанула бокал, налила до краев и сказала:

– Ну я теперь не за рулем… Значит, и мне немножко можно.

А самое обидное, что все уже собирались расходиться. Тамада объявил последний танец:

– Сегодня в день серебряной свадьбы наших любимых друзей, Матильды и Евгения, я благодарю всех! Наш вечер закончен, но пусть любовь наших дорогих Матильды и Евгения не кончается никогда!

Солист запел «Пусть тебе приснится Пальма де Майорка». Матильда вышла танцевать. Она приклонила голову мужу на плечо и смотрела на него влюбленными глазами. Как девочка, Матильда это умеет.

За ними выскочила молодая пара, рыжая в красном расстегивала на своем парне рубашку и кричала: «Я тоже хочу свадьбу! Я хочу себе еще одну свадьбу!» Мужчины в дальнем конце зала кричали: «Горька! Горька!». А «Мерседесик» в это время увели.

Машина исчезла в конце марта с парковки загородного ресторана «Гнездо». Этот ресторан хотели назвать «Ласточкино гнездо», потому что стоял он, как известный замок, на высоком обрывистом берегу. Но назвали «Гнездо», сэкономили на вывеске.

Кстати, ласточки, точнее, стрижи, на этом донском берегу селились каждую весну. Когда они прилетали, желтый песочный обрыв покрывался маленькими черными ямками, как обстрелянный. За рекой разбегались холмы, и, если немножко выпить, можно было представить, что эти холмы никакой не Донской бережок, а какая-нибудь Тоскана. Но это только если выпить.

Лед прошел, вода поднялась высоко, затопила причал и деревья, коряги и бревна несло и крутило быстрым течением. Под сизым небом, под зловещими черными тучами все это выглядело живописно и тревожно.

Гости вышли на площадку перед рестораном, смотрели на реку. Подкатила Матильда на том самом красном «Мерседесе». Ее встречали цветами и комплиментами.

– Как похудела! Помолодела! Как ты это сделала, Матильда?

Особенно звонко визжала наша Юль Иванна:

– Матильда! Как я тебе завидую! Какой у тебя муж! Какой шикарный подарок мужчина сделал любимой жене! Красный «Мерседес»! Женечка, как ты догадался? Это мечта каждой женщины!

Рыжая в красном платье, быстро повернулась к своему спутнику