Банда из Лейпцига. История одного сопротивления - Иоганнес Хервиг

когда мы с моим другом Паулем ходили по школе не разлей вода, были уже в далеком прошлом. Тогда Карл нас все время где-нибудь подкарауливал и начинал задирать. Но после внезапного исчезновения Пауля насмешки и оскорбления быстро сошли на нет – я один не представлял особого интереса, прицепиться было не к чему. И вот теперь я почувствовал, как во мне удивительным образом еле заметно шевельнулось что-то вроде гордости, когда я услышал рядом с собой знакомый гнусавый голос Карла, который звучал как с заезженной пластинки, с трудом вращающейся на граммофоне, готовом вот-вот остановиться.

– Так, так, Харро Егер в большевистском наряде. Что это с тобой? Выпендриться решил?

Я обернулся. Карл стоял на две ступеньки ниже меня. Причем один, что было необычно.

– Кто бы говорил, смешно, – сказал я. – Ну как каникулы? Хорошо провел?

Карл усмехнулся, немного высокомерно, немного растерянно.

– Хорошо, не то слово! Две недели в лагере мотоциклистов. На восьмисотом цюндаппе[35] даже погонял! – В его кривой усмешке читалось ожидание: он хотел, чтобы я ему позавидовал. Я же постарался изобразить полное равнодушие. – А еще меня назначили командиром отряда, – продолжал хвастаться Карл. – Десять голов под моим началом. Усердие вознаграждается народным признанием! Но тебе этого не понять. Ты же у нас всегда жидолюбом был, вшивый еврейский прихвостень.

Мне хотелось толкнуть его как следует, чтобы он скатился с лестницы, как мешок с картошкой, но вместо этого я сказал:

– Точно. Твоя правда. Сложное это дело, запутанное. Там – арийцы, тут – все остальные. Как тут разберешься? Никакого ума не хватит.

Лицо енота, наморщившего лоб, озадачилось.

– Смотри у нас, Егер, – сказал он тихо. – Неправильные друзья, неправильная одежда, неправильный образ мыслей. Очнешься – поздно будет, уже не поздоровится!

Карл обошел меня и стал подниматься по лестнице. От него пахло одеколоном.

Медленно я последовал за ним. Кого он имел в виду, говоря о неправильных друзьях? Пауля? Или кого-то другого? А может быть, моих новых знакомых? Как они прознали, с кем я встречаюсь? На площадке два старшеклассника сделали вид, будто плюют мне под ноги. Я никак не отреагировал.

Войдя в класс, я почувствовал на себе взгляды некоторых одноклассников, но были и такие, кого моя одежда нисколько не заботила. Во всяком случае, нашлось несколько мальчиков, с которыми я мог поболтать о каникулах и начинающемся учебном годе. Потом я сел на свое место, третий ряд слева. Карл сидел у шкафчика в углу, за одной партой с Гансом Штавике, таким же противным типом, как он сам, и, казалось, не обращал на меня никакого внимания. Но когда на пороге появился наш учитель, господин Франк, я почувствовал, что Карл наблюдает за мной. Если не вскинуть руку вместе со всеми перед началом урока, то есть отказаться от немецкого приветствия, можно загреметь под арест или огрести других каких неприятностей почище.

«Ты что, считаешь меня полным идиотом?» – спросил я мысленно Карла и вскинул руку.

Урок начался. Господин Франк появился у нас в школе в рамках так называемой программы замещения. Он был одним из тех, кого направляли на замену учителей-евреев или других учителей, неугодных по какой-то причине государству. Ему было лет тридцать, не больше, преподавал он математику, а еще физкультуру и географию и гордо носил на лацкане пиджака партийный значок. Уголки рта у него почти всегда были опущены, даже когда он улыбался, хотя улыбался он в лучшем случае раз в четверть. Казалось, будто две невидимые гири оттягивают их вниз. Я бы не назвал господина Франка злыднем, но строгим он был определенно. И, как все учителя, он был твердо убежден в том, что его предметы – самые важные.

Он был, если можно так выразиться, живым воплощением воздействия на школьное образование всепроникающего национал-социалистического духа, который пропагандировала партия. Все его уроки были целиком и полностью подчинены идеологии, которую он внедрял так изощренно, что я осознал это только тогда, когда Пауль обратил мое внимание на то, как действуют на мозги его задачи по математике и примеры, приводимые при разборе материала.

Именно Пауль открыл мне глаза на многое, что и понятно: произошедшие перемены затрагивали его напрямую. Приход Гитлера к власти никак не изменил поначалу моего отношения к политике, которую я считал делом скучным и только злился из-за того, что мои родители чуть ли не каждую ночь устраивают бурные дискуссии с друзьями по этому поводу, мешая мне спать. Ко мне все это не имело никакого отношения. Я не хотел, чтобы это имело ко мне отношение. В то время я хотел оставаться просто ребенком. И не видеть приближения бури.

С начала занятий прошло несколько дней, Карл оставил меня в покое и открыто не приставал, хотя постоянно держал в поле зрения. Ему явно не терпелось. А поскольку я не давал ему конкретных поводов для прямой атаки, он решил найти этот повод сам. Господин Франк как раз давал у доски наглядные разъяснения относительно существующей якобы необходимости регулировать и контролировать растущую численность еврейского населения и, стоя спиной к классу, задал вопрос.

– Прошу прощения, господин учитель, – подал голос Карл со своего места. – Пусть Харро нам ответит! Он у нас разбирается в этой теме.

Его дружки – Ганс Штавике и несколько других учеников – заржали. Господин Франк повернулся. Его вид ничего веселого не предвещал. Господин Франк выглядел так, как будто аршин проглотил. Два серых глаза за стеклами тонких очков искали того, кто посмел нарушить порядок. Дальше все пошло стремительно. Два шага налево, два шага направо, и громкая затрещина, от которой Карл чуть не свалился со стула, оглушила класс.

– Прежде чем открыть рот, Бранд, нужно сначала спросить разрешения!

Карл держался рукой за щеку. Между пальцами просвечивала покрасневшая кожа. Во мне заиграло злорадство. Мне хотелось рассмеяться, но я сдержался, иначе тогда досталось бы и мне. Нет, в школе лучше было не высовываться. Никаких необдуманных шагов, ни на что не реагировать и ни на какие подначки не поддаваться.

Отвечать на вопрос был вызван тем не менее я, причем к доске. Спиной я чувствовал глумливую издевку, которая оплетала меня толстой черной паутиной.

13

Днем еще вовсю жарило лето, а по ночам уже наползала осень, вступавшая в свои права. Наступил сентябрь и вместе с ним Малая ярмарка. Мои родители бывали там не раз в те времена, когда она проводилась в центре, на Кёнигсплац, как развлекательное приложение к основной ярмарке на радость ее участникам и посетителям. В начале