Бесконечное землетрясение - Эван Дара

спинам оказавшихся на пути коров, чтобы раскидать кучу. Он втискивает жердь между тушами и рычагом поднимает упавшее животное с ревущего мешка под ним. Другая корова запрокидывает голову и поднимается, но стоящий рядом работник наносит ей удар. Животное обрушивается на колени, фыркая, разбрызгивает жидкость из носа и оседает на землю.

Он продолжает приближаться, теперь прижав руку к щеке. Он видит, как металлические лопаты режут тонкие коровьи хвосты с кисточками, оставляя кровавые раны. Металлические лопаты сыплют только что собранный навоз на коровьи туловища и головы. Он видит, как изгибаются коровьи языки, когда животные воют; их глаза с прожилками умоляюще устремлены в безразличный воздух.

Он приземляется у подножия холма. Откуда ни возьмись появляются шесть жандармов и отрезают ему путь. Их синяя униформа с эполетами, медными пуговицами, прямыми складками щепетильно чистая, кроме забрызганных грязью отворотов брюк. Все с оружием на портупее. Не говоря ни слова, они останавливаются прямо перед ним, поворачиваются к нему, взявшись под руки. Становятся поручнем друг для друга.

ТЫ, — окликает его самый высокий жандарм. — ЗДЕСЬ.

Он пятится, оглушенный ужасом. Жандармы не сводят с него глаз — белый кошмар, обрамленный козырьками фуражек и подстриженными бородами. Они кладут руки на плечи друг другу, становятся более прочной преградой, формируют массу, сейчас почти способную уберечь их лодыжки от опасности подвернуться. Тот же высокий жандарм топает ногой.

Он быстро разворачивается и бежит обратно вверх по холму. Карабкается, падает, помогает себе забираться обеими руками. Опорки скользят на расшатавшихся камнях, предплечья царапаются об острые выступы скалы, клочья травы и комья земли летят ему в лицо. Достигнув грунтовой дороги на вершине, он останавливается, поворачивается, смотрит вниз. Дыхание вытекает из него, сердце клокочет в горле, в ушах пульсирует невразумительное блеянье. Он крутит руками, подобно крыльям мельницы, чтобы удержаться на ногах.

Но жандармы убираются так же быстро, как появились. Они поворачиваются направо, уходят один за другим тускнеющей синей линией. Пошатываясь, затем разделившись, затем рассеявшись. Удалившись, куда его не касается.

Он подносит руку к груди. Чувствует, как штормит дыхание, как бичуется сердце. Они узнали его. Узнали, кто он такой. Вор. Тот, кто крадет. Некто вне закона. Они все знают.

Он стоит на холме, смотрит на поле внизу. Суетящиеся ковбои, темно-розовые провалы коровьих ртов. Зияющая бесконечность крошечного острова. Он переступает с ноги на ногу, дрожит в этой волне Q2.

Через несколько минут он покидает холм, возвращается на зеленый луг. Нужно продолжать путь к аэропорту. Он топает ногами, устремляется на север. Пот высох до лоска на его коже или впитался в задубевшую одёжу. Губы потрескались. Он говорит себе, что почувствовал это, потому что проходит мимо ручья, текущего в нескольких десятках ярдов к востоку.

Он идет к ручью. Стягивает тюрбан, встает на колени. Вынимает каппу, сдвигает вверх рукава, предвкушает освежающую прохладу воды. Наклоняется к воде, говорит себе не пить. Промышленный сток. Коровий навоз. Волчий помет. Пестициды, гербициды, недобросовестно протестированные. Если вообще протестированы. Холера. Амебная дизентерия. Кто знает, что еще. Лямблиоз. Шистосомоз. Кто знает, что еще.

Он встает, отворачивается. И зачем он только упивался собственными мыслями. Он говорит себе, что его внутренняя река замутнена, засорена отходами, необратимо загрязнена. Не утоляет никакой жажды во время своего течения по земле между темнотой ночи и темнотой дня. Но он все-таки пьет из нее.

Дисциплина. Подготовка. Всегда нужны для ходьбы. Он напрягает ноги, поднимает колени неестественно высоко, твердо ставит ступни на землю, каждый шаг, каждый шаг, раз-два, раз-два. И все же он падает. Прежде чем упасть, он теперь представляет — видит так ясно, словно осветили фонарем, — траву и землю, вздымающуюся, чтобы шарахнуть его челюсть, локоть, бедро. В его понимании трава должна представлять собой защитный, смягчающий слой. Это не так. Он говорит себе, что в воображении падает больнее. Потом он снова падает и убеждается, что ошибался.

После полудня оттенки солнца меняются с золота до голубизны. Он подкрепляется морковью, гуавой. Оба плода хороши. Когда он поднимает с земли упавшую розовую блестящую гуаву, то говорит себе, что нужно ее отряхнуть, доесть. Насекомых на фрукте не видно. Однако они должны там быть. Но он же не вегетарианец.

Он бредет через зеленое поле, ритм его ходьбы теперь таков, что левый наколенник постоянно съезжает и натирает верхний изгиб икры. Маршрут его пролегает мимо высоких трав и цвиркающих насекомых по взгоркам и впадинам, но уклоны достаточно пологие, чтобы с них не приходилось сползать крабом.

Меньше чем через полчаса он доходит до небольшого уступа и останавливается перевести дух. Пот течет рекой; он отдувается, начинает отстегивать водоконус. Потом в голове звучит: Сбереги. Перед ним поле примерно сто на двести футов. Поле по большей части лишено травы, влажный грунт как будто перекопан, все пространство усыпано наполовину вросшими в землю камнями странной формы. Заброшенная сельскохозяйственная территория. Темно-серые шишковатые камни рассыпаны по полю в неясной системе. Границы участков, которые они разделяют, больше не прочитываются.

Он движется дальше, встает, начинает пересекать поле медленными полушагами, лучше подходящими для рыхлой почвы. Подойдя ближе, он видит, что причудливые камни вибрируют — едва заметно, урывками, вытесняя землю. Заинтересовавшись этим, он поднимает один из них. Крутит его в руке, видит места присоединения жил и связок. Он вскрикивает, бросает ужасную находку, скрадывает дыхание. Осознает, что его окружает. Кости, сотни костей. Вытянутые серые предметы, суженные посередине, расширенные по краям. Луковицеобразные оконечности торчат из глинистого грунта, как молодые кочанчики цветной капусты.

И все шевелятся. Сероватые шишки подергиваются, сероватые линии изгибаются, внезапно сдвигаются. С неравномерными интервалами разбрасывают щепотки земли. Он дрожит, потеет, быстро хватает ртом воздух, чтобы избежать обморока.

НЕ НАДО, — говорит он толкающимся костям.

Почему они здесь? Почему сейчас вылезают из земли? Он не знает, чьи это кости — людей или животных. Если людские, то не останки ли это тех, кто пересекал поле до него? Или жертв резни? Какой-то катастрофы колониального периода? Могильных камней, крестов, звезд нет. Ни следа ограды или мощеных дорожек — может, все это разграбили в пользу особняков? Он резко оборачивается, в голове гуляет ветер, он падает. Когда он приземляется, левое плечо ударяется о булаву, ребра о другую. Пронзительная боль от удара кости о кость.

Он лежит, шумно вдыхая воздух. На земле перед лицом он видит свою правую руку, сжатую в кулак. Она двигается, повинуясь безудержному ознобу земли. Пыль ссыпается с крошечных куполов и ложбинок его кулака. Словно его рука тоже медленно вылезает из-под земли.