Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

– Что вас так расстроило сегодня? – тихо спросил Фитцпирс, садясь рядом с миссис Чармонд. Он подумал, что сплин ее объясняется единственно сидением взаперти, но ничего не сказал.

– Мои мысли, доктор. Вы не должны больше приходить ко мне. Люди начинают говорить, что моя болезнь – притворство. Не приходите больше. Только не сердитесь на меня. – Миссис Чармонд порывисто вскочила с кресла и, схватив Фитцпирса за руку, умоляюще взглянула на него. – Это необходимо. Так будет лучше для вас и для меня.

– Но что плохого мы сделали? – спросил, помрачнев, Фитцпирс.

– Мы не сделали ничего плохого, доктор. Но оттого, вероятно, и эти мысли. А впрочем, все суета… Я решила уехать в Миддлтон-Эби. Это недалеко от Шотсфорда. Там живет тетка моего мужа. Я еще в Лондоне обещала навестить ее и не могу нарушить слова. Так будет лучше. Я уеду, и все забудется. А вы когда насовсем покидаете Хинток с вашей милой женой?

– Я отказался от практики в Бедмуте. Я полюбил эти места и не хочу уезжать отсюда.

– Отказались? – изумилась миссис Чармонд, недоверчиво глядя на Фитцпирса. – Но вы погубили себя. Боже мой, что я наделала!

– Ничего, кроме того, что собрались уезжать.

– Да, но я уезжаю недалеко и ненадолго, всего на месяц-другой в Миддлтон-Эби. Но, может статься, я обрету там душевный покой и вернусь в Хинток преображенной. Вы будете приходить ко мне в гости с вашей прелестной женой, и мы с ней станем друзьями. О, как легко родятся в уединении праздные мысли и чувства! С завтрашнего дня я перестану быть на вашем попечении, доктор. Я так хочу… И все-таки я рада, что вы остаетесь в Хинтоке, если, конечно, это не повредит вашему будущему.

Но едва Фитцпирс ушел, глаза миссис Чармонд потухли, с губ слетела полупечальная-полуигривая улыбка. Сердце ее налила свинцовая тяжесть. Она опять погрузилась в уныние, не имея сил шевельнуть пальцем; губы ее задрожали, закрытые глаза увлажнились.

Обратные шаги Фитцпирса испугали ее, и она быстро подняла голову.

– Я вернулся сказать вам, что вечер обещает быть теплым. Отдерните шторы, потушите лампу и свечи – за окном такое яркое солнце. Позвольте, я помогу вам.

– Пожалуйста, если вам не трудно.

Он отдернул шторы, и в комнату хлынули закатные лучи неяркого осеннего солнца. Красный огонь лампы и желтое пламя двух свечей стали почти невидимы.

– Можно подойти к вам? – спросил Фитцпирс: миссис Чардмонд сидела к нему спиной.

– Нет.

– Почему?

– Я плачу и не хочу, чтобы вы видели мое лицо, когда на него падает свет.

Секунду он стоял в нерешительности, сожалея, что отдернул шторы и солнечный свет рассеял розовый альковный полумрак.

– Тогда я пойду…

– Идите, – сказала она, протягивая ему руку, а другой промокнув глаза платком.

– Можно я буду писать вам?

– Нет-нет! – воскликнула она и прибавила голосом кроткого благоразумия: – Вы не должны мне писать. Не надо.

– Ну что же, до свидания. – С этими словами Фитцпирс ушел.

Вечером, когда одевала хозяйку к обеду, служанка с самым невинным видом то и дело наводила разговор на женитьбу Фитцпирса:

– Люди говорят, что миссис Фитцпирс любила когда-то мистера Уинтерборна.

– Почему же она не вышла за него замуж?

– Да потому, что, говорят, он в одночасье лишился дома и всего, что имел.

– Как это могло случиться?

– У него кончился срок аренды, а ваш управляющий не стал ее продлевать, хотя, говорят, у мистера Уинтерборна были все права. Он остался без крова, и помолвка расстроилась. Так люди говорят, мадам.

Самые разнообразные чувства охватили миссис Чармонд, и она стала горько упрекать себя. «Отказав этому бедному человеку в его законном притязании, я тем самым обрекла на гибель мою воскресшую любовь, – говорила она себе. – Кто бы мог подумать, что простое распоряжение по хозяйству нанесет впоследствии такую глубокую рану моему сердцу. И вот теперь меня ожидает печальная зима, зима горьких сожалений, сердечных мук и неисполнимых желаний. А весной я забуду его. О, я рада, что уезжаю».

Миссис Чармонд вышла из комнаты и, вздохнув, пошла вниз. Секунду она задержалась на площадке и взглянула в окно, выходящее на зеленый холм перед домом. Было еще довольно светло. Прямо перед ней, на середине крутого, поросшего травой склона маячила фигура старого Тимоти Тенге. Он возвращался домой и, чтобы сократить путь, двинулся прямо вверх по лужайке, где не было тропы и ходить запрещалось. Остановившись, чтобы взять понюшку табаку, он вдруг встретился глазами с миссис Чармонд, бросился было вверх, поскользнулся и покатился, как бочка, вниз наперегонки с табакеркой.

Необъяснимая, вспыхнувшая от безделья безнадежная любовь к Фитцпирсу, меланхолия, вызванная нервическим расстройством, еще не просохшие слезы – все это вдруг сменилось безудержным смехом. Миссис Чармонд закатилась, глядя на Тенге; казалось, все мрачное уныние предшествующего часа вылилось в этом пароксизме смеха. Она едва справилась с собой, только войдя в столовую, но и здесь, в присутствии слуг, плечи ее то и дело вздрагивали, когда она вспоминала комическую фигуру Тенге, а глаза увлажнялись то ли от сдерживаемого смеха, то ли от недавней печали.

Она решила больше не предаваться унынию. Выпила два бокала шампанского, потом еще немного, весь вечер развлекалась пением романсов, а потом, поднимаясь в спальню, сказала себе:

«Однако надо что-то сделать для этого бедного Уинтерборна».

Глава XXVIII

Прошла неделя, и миссис Чармонд покинула Хинток-хаус. Миддлтон-Эби, место ее уединения, находился милях в десяти от Хинтока по большаку и немного ближе, если добираться верховыми и пешеходными тропами.

А спустя некоторое время Грейс заметила, что муж ее стал беспокоен и как будто избегает ее. Он был вежлив, и только, – так держатся со знакомыми. За обедом он, казалось, не слышал ни одного ее слова. Ее маленькие заботы больше не интересовали его, тестя он почти не замечал. Было ясно, что его внимание поглощено чем-то не имеющим отношения к ее жизни, – чем, она не могла сказать: возможно, опытами или чтением медицинских книг.

Надежда, что он опять погружен в научные занятия, как было до женитьбы, когда огонек в его окне до глубокой ночи служил путнику маяком, покоилась на том малозначительном факте, что он теперь поздно ложился спать.

Однажды она встретила своего мужа на холме Хайстоу, недалеко от Малого Хинтока. Он стоял, облокотившись на калитку, ту самую, возле которой некогда стоял Уинтерборн. От калитки круто вниз сбегала тропа, ведущая напрямик в