Вдали от обезумевшей толпы. В краю лесов - Томас Гарди

но скоро вернулся домой (как раз во время вышеописанных событий в Хинтоке) и стал промышлять тем, что за смехотворно низкую плату толковал законы своим согражданам. Обычно он занимался этим, сидя за столиком в недрах питейного заведения: профессиональным голосом потребовав перо, чернила и полупенсовый листок бумаги, освобождал на столе местечко среди батареи кружек и стаканов и, придерживая лист одной рукой, другой писал за полкроны завещание для какого-нибудь поселянина. Известно, что идеи, воспринятые в юности, трудно поддаются искоренению, и многие солидные горожане считали, что Фред Бокок и по сей день непревзойденный знаток законов.

Вот этот-то Фред Бокок и окликнул проходившего мимо Мелбери.

– У вас совсем убитый вид, мистер Мелбери, – начал он, увидев, что лесоторговец обернулся. – Знаю, все знаю. Очень прискорбный случай. Я изучал законы, как вам известно, кое-что смыслю в подобных делах и говорю вам, что миссис Фитцпирс можно помочь.

– Как… чем помочь? – воскликнул Мелбери.

– Вышел новый закон, согласно которому – статья двадцатая и двадцать первая, параграф восемьдесят пятый – развестись стало так же просто, как и выйти замуж. Не нужен теперь никакой парламентский акт. Новый закон имеет одну силу для всех: и для богатых, и для бедных. Давайте зайдем сюда на минутку: я как раз иду погреть душу глотком горячего рома, – и все вам разъясню.

Это известие как громом поразило Мелбери, который за делами и заботами почти не читал газет. И хотя он был человеком строгих правил и ему претило идти с Фредом Бококом в кабачок (в любом другом случае он ни за что не стал бы слушать советов этой отпетой личности), но такой заманчивой показалась ему перспектива освободить бедняжку Грейс от тяжкого бремени, что он потерял способность здраво судить и, не будучи в состоянии противиться бывшему стряпчему, пошел, куда тот пригласил.

Они сели за стол и заказали рому – платил, конечно, Мелбери. Бокок откинулся на высокую спинку скамьи и принял глубокомысленный вид, подобающий в таких случаях юридическому лицу. Он, казалось, не замечал стоявшего перед ним рома, но тот исчезал, однако, с непостижимой быстротой.

В какой степени новый бракоразводный закон в изложении Бокока был плодом невежества, а в какой – сознательного мошенничества, так никогда и не было впоследствии установлено, но он так убежденно говорил о том, с какой легкостью Грейс может стать свободной, что отец ее прямо-таки загорелся этой идеей. Хотя сам он едва пригубил свой стакан, как вышел из кабачка, как добрался до своей двуколки и поехал домой – не помнил.

Опамятовался он, только подъезжая к дому: голова гудела как колокол. По дороге он встретил Уинтерборна, который с удивлением заметил, что лицо лесоторговца напоминает лик ангела: таким предстал перед синедрионом святой мученик Стефан.

Мелбери сошел с двуколки и, взяв Уинтерборна под руку, повел к сложенным у живой изгороди очищенным от коры дубовым бревнам.

– Джайлс, – начал он, когда оба сели на бревна, – оказывается, существует новый закон. Теперь Грейс очень легко может стать свободной. Я узнал об этом случайно, а мог бы еще лет десять ничего не слыхать. Грейс, стало быть, совсем просто избавить от него, ты слышишь? Подумай только, Джайлс.

И он рассказал Уинтерборну все, что узнал о новом законе. Джайлс в ответ только пробормотал что-то.

– Теперь, мой мальчик, – прибавил Мелбери, – она будет твоя, если ты, конечно, этого хочешь.

Голос Мелбери дрожал от волнения, глаза увлажнились, когда он выразил словами давнюю свою мечту.

– Это правда… про новый закон? – спросил Уинтерборн, пораженный известием, предаваясь поочередно то черному сомнению, то бурной радости и не уловив поэтому смысла последних слов.

Мелбери ответил, что у него нет ни малейшего сомнения, ибо после разговора с Бококом вспомнил, что не так давно в одной газете сам видел сообщение о новом бракоразводном законе, но в то время это отчаянное средство не интересовало его и он не придал прочитанному значения.

– Я не буду тратить ни одного дня, – продолжал он, – и завтра же поеду в Лондон, чтобы выяснить все подробности. Бокок поедет со мной, мы пойдем к самому лучшему адвокату. В чем, в чем, а в этом он разбирается. Единственная его беда – неутолимая жажда. А я помню, когда во всей округе не было лучшего стряпчего, чем он.

Уинтерборн на все речи Мелбери отвечал что-то невнятное, поскольку не мог вот так, вдруг осмыслить возможность такой перемены. В Хинтоке его считали человеком основательным: он продолжал сомневаться не из упрямства, а потому что жизнь научила его не поступать опрометчиво.

– Только вот что, – продолжал лесоторговец; волнения прорезали на его лбу две новые морщины в дополнение к тем, что оставило на его лице время. – Грейс сейчас нездорова. Ничего страшного, но, как ты знаешь, с той несчастной ночи она все время сама не своя. Нет, я не сомневаюсь, что она очень скоро поправится… только вот как она там сейчас?

С этими словами Мелбери поспешно вскочил на ноги, точно его взяло раскаяние, что, увлекшись мечтами о будущем дочери, он про нее-то и забыл.

В садах уже протянулись вечерние тени. Старые друзья двинулись к дому лесоторговца: Мелбери, окрыленный возможной переменой в судьбе дочери, ног под собой не чуял. Уинтерборн же, испытывая смущение от предстоящей встречи с Грейс – отец ее, несомненно, будет теперь обращаться с ним как с женихом, хотя, в сущности, ничего пока не изменилось, – несколько поотстал: Мелбери очертя голову бросился туда, где и ангелам боязно ступить.

Очень скоро, однако, их радужное настроение омрачилось. Поднявшись вслед за Мелбери на крыльцо, Уинтерборн услыхал встревоженный голос бабушки Оливер: она сообщила Мелбери, что состояние миссис Фитцпирс с утра ухудшилось. Старый доктор Джонс оказался поблизости, его тотчас позвали, и он велел немедленно уложить Грейс в постель. Болезнь ее, по общему мнению, не представляла опасности: это был приступ нервной лихорадки, последствие недавних событий, и, без сомнения, через несколько дней все должно пройти без следа.

Уинтерборн поэтому не вошел в дом, и его надежда повидать в тот день Грейс не сбылась.

Даже болезнь Грейс не сильно огорчила Мелбери. Здоровье у дочери, говорил он всем, крепкое, единственная причина недуга – несчастная семейная жизнь. Став свободной, она расцветет как прежде. Мелбери не ошибся в диагнозе: родители, впрочем, редко ошибаются в подобных случаях, и на следующий день отправился в Лондон. Доктор Джонс заходил еще раз и уверил его, что может ехать со спокойным сердцем, тем более что цель его поездки – самое целительное для его дочери лекарство.