Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

и лосятина, тушенная в вине, и рябчики, запеченные с брусникой, и грузди со сметаной. Остудин, бывший на пиру почетным гостем, снова и снова воспроизводил картину: во главе стола сидит Кузьмин-старший, справа от него — Саша. Добрый, русоволосый, в новеньком камуфляже (камуфляж тогда только входил в моду, и Саша специально прихватил его, чтобы покрасоваться), при ордене Красной Звезды и медали «За отвагу» — про нее он написать не успел: сразу после вручения разрешили отпуск. На углу стола рядом с Сашей, чуть касаясь его плечом, — Леночка Федякина. Вчерашняя угловатая длинноножка, неизвестно когда успевшая из Золушки превратиться в принцессу и стать первой поселковой красавицей. Саша постоянно бросал на нее короткие взгляды, и его глаза радостно светились. Это открыто замечали все, в том числе и Остудин. Константин Павлович, когда вышли в соседнюю комнату курить, по секрету сообщил: «Санькина невеста. Хотели теперь пожениться, но мы с матерью отсоветовали. Вот вернется со службы...»

Последний раз Остудин видел младшего Кузьмина накануне его отъезда. Возвращаясь домой поздно вечером, около федякинской калитки Роман Иванович чуть было не налетел на парочку. Он нарочито отвернулся, чтобы не смущать молодых. Но они и не стеснялись. Саша Кузьмин забрал под свой полушубок Ленку, и они, забыв обо всем на свете, целовались. Так увлеклись, что на Остудина не обратили внимания. Когда он предупредительно кашлянул, они лишь отодвинулись к калитке, освобождая проход на узкой, протоптанной в снегу тропинке. Приподняв отвороты полушубка, Сашка спрятал буйную свою голову. Никого в этот момент не видел, не слышал, и никто для него не существовал, кроме Ленки.

И вот теперь эта красивая девочка с удивительными синими глазами уже не сможет прижаться к груди того, кто первым поцеловал ее. Остудин вдруг представил, как вздрогнет она, услышав страшную весть, сникнет и потухнет, как побелеют ее губы и потускнеет взгляд, и ему стало нехорошо. «Что же это за жизнь? — подумал он. — Не жизнь, а свеча на ветру, которая может погаснуть каждую минуту. Кто же выставил нас на такой ветер? Ведь Саша отпраздновал свое двадцатилетие всего месяц назад. Разве можно допустить гибель человека в таком возрасте? Еще немного, и от некогда великого народа не останется ничего. Кто же повинен в этом?»

Вопросы лезли в голову, сжимали сердце, иногда почти останавливая его, но Остудин знал, что не успокоится, пока не найдет ответа. «Но кто же даст его мне? — подумал он. — За что мы воюем в Афганистане? И что такое ограниченный контингент войск? Вот уже третий год он вязнет в стране, которая нам не друг, не сват и не брат. Кто такие моджахеды? Кто такие душманы? И чего мы не можем поделить с ними?»

Мысли об Афганистане, о том, что в нашей жизни что-то идет не так, возникали у Остудина, когда он нетвердым шагом шел через подмерзшее поле аэродрома к одинокому АН-2, стоящему у самого края рулежной полосы. И еще он думал: как сказать Константину Павловичу о том, что он привез гроб с телом его сына? Пытался поставить себя на его место, но сопоставление не укладывалось в голове. У него было неосознанное чувство вины перед своим заместителем. «Наверное, это потому, что у меня, в отличие от него, нет сына, — подумал Остудин. — Но если бы он и был, ему еще нужно вырасти. Время моих детей впереди», — горько усмехнулся Остудин и двинулся к открытой дверке самолета. В нем находился только второй пилот. Ни командира, ни страшного груза еще не было. Увидев Остудина, пилот спрыгнул на землю, притопнул тяжелыми, на собачьем меху, сапогами и, козырнув по-военному, коротко сказал:

— Командир сейчас придет, — и, опустив руку, добавил: — Диспетчер попросил нас взять до Таежного девушку. Вы не возражаете?

— Да нет, — сказал Остудин, глядя как из здания аэропорта вышла вереница людей и направилась на посадку в стоявший недалеко АН-24. Ему было все равно, кто полетит с ним.

Остудин хотел спросить про гроб, но не стал. К самолету, хрустя шинами по некрепкому утреннему льду, приближалась крытая машина, в которой, очевидно, и везли Сашу Кузьмина. Она остановилась, и из нее, не закрыв дверку кабины, осторожно вылез старший лейтенант, по виду еще совсем мальчик, с бледным, без единой кровинки лицом. Он был одет в меховую камуфляжную куртку, но Остудин сразу обратил внимание на его левую руку, висящую на перевязи. Шофер машины протянул ему из кабины маленький чемоданчик.

Откинув тент, из кузова спрыгнули четыре солдата. Молча открыв задний борт, они сноровисто вытащили из машины длинный деревянный ящик, сбитый из грубых необструганных досок, и понесли к самолету.

— А мне казалось, что погибших солдат привозят в цинковых гробах, — глядя на старшего лейтенанта, не удержавшись, произнес Остудин.

— Вам правильно казалось, — сухо, давая всем своим видом понять, что ни в какие разговоры вступать не хочет, ответил старший лейтенант.

Остудин промолчал. Солдаты поднесли ящик к самолету. Но оказалось, что АН-2 не приспособлен для таких грузов. Он наполовину застрял в узкой и низкой дверке, и его никак не удавалось протиснуть в салон.

— Вытащите его оттуда, — шагнув к самолету, сухо приказал старший лейтенант. — И попробуйте протолкнуть боком.

Парни молча выполнили команду. Но груз, цепляясь стенками и скрежеща, словно сопротивлялся вольному с ним обращению. И каждое его прикосновение к металлу вызывало у Остудина прямо-таки физическую боль, как будто это его обнаженное тело, минуя острые железные крючья, старались протащить в самолет.

— Да скажите же вы им, что там человек, — не выдержал Остудин.

— Там тело, — мрачно сказал старший лейтенант. Тем не менее вмешался: — Осторожнее, ребята. Приподнимите перед, так, по-моему, будет лучше.

Так действительно оказалось лучше. Гроб затащили в салон, кряхтя, отодвинули в хвост самолета. Машина уехала, старший лейтенант остался. «Значит, полетит с нами», — подумал Остудин, и ему сразу стало легче. Теперь рассказывать о смерти Саши придется старшему лейтенанту. Подойдя к нему, Остудин протянул руку:

— Хочу с вами познакомиться. Я начальник Таежной нефтеразведочной экспедиции. Сашин отец работает моим заместителем.

— Смышляев, командир взвода, — ответил старший лейтенант и впервые внимательно посмотрел на Остудина.

— Саша служил у вас? — спросил Остудин, хотя понимал всю нелепость своего вопроса. Спросить ему хотелось совсем о другом.

— Он был у меня командиром отделения, — без всякой интонации в голосе ответил старший лейтенант.

— Как