Дым над тайгой - Станислав Васильевич Вторушин

нелепо устроена жизнь, — вздохнул Остудин и посмотрел на самолет, в котором лежал мертвый Саша Кузьмин. Он понял, что цинковый гроб находится в деревянном ящике. — Летом он собирался жениться.

— Я слышал, — сказал комвзвода и поставил чемоданчик на землю.

— Как он погиб? — Остудин повернулся лицом к Смышляеву. Ему хотелось подробнее рассмотреть человека, вернувшегося с линии фронта.

— По-мужски. Остался прикрывать ребят, пошедших на прорыв, — Смышляев говорил медленно и все так же бесстрастно.

— А шансы у него были?

— Никаких. Он спасал жизнь других, — Смышляев посмотрел, как от АН-24 отвозят трап, по которому только что поднимались пассажиры.

— Не знаю, как обо всем этом рассказать отцу, — произнес Остудин, глядя на старшего лейтенанта. — Он и без того живет на одних лекарствах.

Остудин хотел, чтобы Смышляев ответил: «Я сам скажу отцу, для этого меня послали». Но, видимо, никто Смышляева не посылал, и он, раненный, полетел не домой, лечиться, а сюда, хоронить друга. Молчание тянулось и тянулось, потому что искреннее переживание всегда молчаливо. Первым заговорил офицер.

— Скорее бы вылететь, — выдохнул он и поднял глаза к небу. — Сколько нам добираться до места?

— Если будет попутный ветер, часа четыре.

И тут Остудин увидел идущего к самолету командира экипажа, рядом с которым шла женщина. Одного взгляда на ее фигуру в ладной аккуратненькой шубке, на высокую соболью шапку было достаточно, чтобы у него застучало сердце. Это была Таня. Он понял, что именно о ней говорил второй пилот. Знала ли она, что ей придется лететь одним самолетом с ним? По всей вероятности, нет. То, что они должны были встретиться в Таежном, не вызывало сомнений. Но она не могла заранее предположить, что эта встреча произойдет сейчас и при таких обстоятельствах.

С того самого момента, когда они увиделись впервые, он ни на минуту не забывал о ней. Однажды ему показалось, что они могли бы часами сидеть вместе и разговаривать, не произнося ни слова. Достаточно было смотреть в глаза друг другу. Так она понимала его, и, как ему показалось, он ее понимал так же. И сейчас, увидев Татьяну, он весь потянулся к ней и полушепотом произнес:

— Здравствуй!

— Здравствуй, — ответила она, слегка смутившись, что не ускользнуло от его внимания, и добавила: — Надо же, собралась к начальнику экспедиции за тридевять земель, а встретила у калитки дома.

Таня перевела взгляд на старшего лейтенанта с рукой на перевязи.

— Здравствуйте, — произнесла она, глядя на его руку. — Вы тоже с нами?

Он молча кивнул.

Остудин помог старшему лейтенанту подняться на ступеньку, затем подсадил Таню. Стараясь не зацепиться за ящик, внутри которого находился цинковый гроб, она прошла к пилотской кабине и уселась на откинутое металлическое сиденье. Остудин понял, что командир ничего не сказал ей о грузе, который полетит вместе с ними. Старший лейтенант сел напротив Тани. Остудин опустился на сиденье рядом с ней.

— Сколько же мы не виделись? — спросил он, оглядывая ее, и тут же про себя начал вспоминать, когда они встречались последний раз.

Было это полтора года назад. С тех пор как Татьяна уволилась из «Северной звезды». Ее отъезд был для него полной неожиданностью. Обидело то, что она даже не сообщила ему об этом. Иногда он встречал знакомую фамилию в областной молодежной газете, но так как держал эту газету в руках от случая к случаю, кем там работает Татьяна, как складывается у нее жизнь, не представлял даже смутно. Не раз давал себе слово зайти в редакцию, чтобы хоть мельком встретиться с Таней, поговорить, но так и не зашел. Убедил себя в том, что если она уехала не попрощавшись, значит, решила, что так будет лучше. Но сейчас все, что, казалось бы, ушло навсегда, снова нахлынуло на него. Он смотрел на нее и чувствовал, как теплой волной окатывает сердце.

— Год и четыре месяца, — ответила Таня, бросив на него быстрый взгляд.

— Целую вечность, — произнес Остудин, опустив глаза.

— А мне показалось, что все это пролетело как один день, — легко сказала Таня, и он понял, что она тоже рада встрече с ним.

Таня отвернулась, заглядывая в открытую дверь кабины пилотов, каштановая прядь волос выбилась из-под ее собольей шапки и Остудина обдало еле уловимым ароматом духов. Он сразу вспомнил этот аромат и ему вдруг неодолимо захотелось поцеловать ее волосы. Но в этот момент он столкнулся взглядом со старшим лейтенантом, который то и дело приподнимал левую перебинтованную руку правой. Очевидно, она доставляла ему серьезную боль. «Насколько же все-таки мерзок человек, — подумал о себе Остудин, глядя на старшего лейтенанта. — У меня должен стоять комок в горле, а я думаю о женщине».

Он вытянул шею, стараясь рассмотреть, что делают в кабине пилоты, и Танины волосы коснулись его лица. Остудина обдало жаром, но она тут же охладила его:

— Ты становишься сентиментальным, Роман, — не поворачивая головы, тихо произнесла Таня. — Нельзя дважды войти в один и тот же поток.

Пилоты начали заводить самолет. Мотор несколько раз чихнул и заревел так, что корпус машины стала бить легкая дрожь. Скрипнув тормозами, самолет покатил со своей стоянки, надсадно погудел, остановившись у края взлетной полосы, и вдруг легко, словно стрекоза, заскользил по бетону, оторвался от него, и Остудин увидел в иллюминатор проплывающую под собой землю.

Снег уже почти стаял. Лишь в ложбинках и березовых колках виднелись большие белые пятна. На черных полях, отражая утреннее мартовское солнце, кое-где блестели замерзшие лужи. В областном центре была весна, а в Таежном ею пока и не пахло, и геологи по зимникам вывозили на буровые последние грузы. Глядя вниз, Остудин невольно вернулся мыслями к своей экспедиции.

Когда пилоты перевели машину на крейсерский режим, и в самолете стало потише, Таня, повернувшись к нему, спросила:

— Мы можем поговорить о деле?

Лицо Остудина сразу стало унылым. «Так вот зачем она полетела ко мне в экспедицию, — подумал он. — Осталась такой же неуемной, какой была раньше».

— Давай о чем-нибудь другом, — Остудин напряженно улыбнулся. — Сегодня мне меньше всего хочется говорить о делах.

— И все-таки я спрошу, — упрямо произнесла Таня. — Что означает для тебя скважина, которую вы сейчас бурите на Кедровой площади?

— Протест против всего, что не дает нам нормально жить и работать,