Красная штора Болоньи - Джон Берджер

город Моранди. Не успел я это сказать, как в мгновение ока увидел, что он и Моранди вполне могут поменяться обувью и никто из них не заметит разницы! Оба были не женаты, и оба в разное время жили с оставшимися в девицах сестрами. У обоих в очертаниях носов и ртов угадывалось стремление к близости, отнюдь не плотской. Оба любили одинокие прогулки, и многое во время этих прогулок вызывало их любопытство. Единственной разницей можно считать то, что Моранди был великим художником, а дядя художником не был, зато был страстным сочинителем писем.

Сказать ему это было бы великой дерзостью, поэтому я просто несколько раз повторил, что он должен посмотреть картины Моранди, коль скоро отправляется в Болонью.

– Такой тихий человек этот Моранди, – сказал мне дядя по возвращении.

– О чем ты? Его уже нет. Он умер в прошлом году.

– Знаю. Я просто видел его картины с горшками, ракушками и цветами. Всё очень обдуманно и очень тихо. Он мог стать архитектором, ты не находишь?

– Да, мог.

– Или портным!

– Да, мог. Тебе понравился город?

– Красный цвет, я нигде не видел такого красного, как в Болонье. Ах! Если б мы знали тайну этого красного! В этот город необходимо вернуться la prossima volta[4].

На Пьяцца Маджоре несколько ступеней ведут к восточному фасаду базилики Сан-Петронио, которая, как и многие исторические здания Болоньи, выстроена из кирпича. Столетиями люди сидят на этих ступенях, глазея на то, что происходит на площади, и замечая мельчайшие отличия вчерашнего дня от сегодняшнего. Я тоже сижу на этих ступенях.

Транспорта, за исключением велосипедов, нет. Замечаю, что некоторые люди, пересекающие площадь, подходя к центру, останавливаются, прислоняются спинами к невидимой воздушной башне, которая тянется ввысь, и начинают смотреть вверх, на облака или на чистое небо. В разговорах о завтрашней погоде мнения здесь постоянно расходятся.

Пятеро подростков демонстрируют свои футбольные таланты, представляя, что вокруг них стадион. Старушка в изумлении глядит на пятилетнюю девочку, с которой она знакома и которая, похоже, здесь совсем одна.

Возможно, они живут в одном квартале; автобус туда отправляется из центра, в рабочий район, например в Сан-Донато. Старушка покупает у продавца воздушный шарик для девочки. У шарика тело тигра с черными и желтыми полосками. Он крадется вперед, паря высоко над головой девочки.

Мужчина за пятьдесят несет два пластиковых пакета – ходил за продуктами, – опускает их, наклоняется ко мне и спрашивает, не угощу ли я его сигаретой. Достаю пачку и предлагаю взять несколько штук. У него глаза человека, скорее читающего, нежели разглядывающего здания. «Одной достаточно!» – возражает он. Его парусиновые туфли сильно поношены и запылились. Прикуривает он от собственной зажигалки.

В Болонском университете, в десяти минутах ходьбы от того места, где я стою, учатся шестьдесят тысяч студентов. Основанный в Средние века, он стал первым в Европе светским университетом.

Девочка с тигром идет к витринам портика «Павальоне». Движется такими же кошачьими шагами, как и зверь, что парит над ней. Тигры даже в натуральную величину выглядят невесомыми при ходьбе. Позади тигра возвышаются две башни; высокая, почти стометровая, построена в XII веке. Во времена Ренессанса в городе было много башен, их строили конкурирующие торговые династии для демонстрации своего богатства и власти. Одна за другой они разрушались, и по прошествии столетий сохранившиеся можно пересчитать по пальцам одной руки. После того как в XVI веке город был присоединен к Папской области Рима, население изведало нищету и эпидемии. Ни денег, ни работы, ни торговли. В последние десятилетия XIX века благодаря радио Маркони и развитию точного машиностроения город стал снова процветать и превратился в столицу квалифицированной рабочей силы.

Девочка с парящим тигром, зачарованно улыбаясь, поднимает глаза, и мне кажется, будто она слышит несколько музыкальных тактов. Болонья – невероятный город, он похож на пространство, по которому проходишь после смерти.

Я покидаю площадь и бреду на восток, к университету. По обе стороны улицы тянутся непрерывные сводчатые галереи. Люди здесь спорят не только о завтрашней погоде, но и о том, сколько километров галерей протянулось по городу.

Традиция «портиков», как здесь называют эти аркады, возникла в раннем Средневековье. У каждого особняка перед дверью был небольшой участок земли, выходивший на улицу, и домовладельцы надумали прикрыть их. Под портиком можно было приютить нежданных гостей, оставить на ночь нанятую временно прислугу или сдать жилье бедным студентам. В то же время жителям понравилось гулять под навесами, а улицу оставлять открытой для запряженных лошадьми фургонов и других животных. Со временем богатые домовладельцы стали гордиться тем, как они облагородили город. Была введена определенная стандартизация, и портики превратились в настоящие аркады.

Для тех, кто живет здесь, портики – это своего рода личная программа, сложенная из камня, кирпича и булыжника. Вы можете посетить кредиторов, тайную любовь, заклятого врага, любимое кафе, мать, дантиста, местное агентство по безработице, старого друга или скамейку, на которой регулярно сидите в полном одиночестве, теребя пластырь над воспалившейся бородавкой на указательном пальце; вы можете делать всё это, даже не выходя под открытое небо. И какое это имеет значение для обстоятельств вашей жизни? Никакого. И всё же в портиках эхо этих обстоятельств звучит по-другому. А вечером Удовольствие и Отчаяние рука об руку совершают вечернюю прогулку под портиками.

На всех окнах, мимо которых я прохожу, есть шторы, и все они одного цвета. Красного. Многие уже выцвели, некоторые совсем новые, но это всё версии одного и того же цвета. Каждая точно подходит по размерам своему окну, а раскрытие регулируется в зависимости от желаемого количества света в помещении. Эти шторы именуются tende. Их цвет не глиняно-красный, не терракотовый, а цвет красного красителя. По ту сторону от него тела со своими тайнами, которые на той стороне никакие не тайны.

Уэно Сэико. Дизайн кимоно. Oк. 1902

Хочу купить отрез красного льняного полотна для tende. Не знаю, зачем он мне. Может, только для того, чтобы сделать вещественным этот образ. Так или иначе, я смогу пощупать его, скомкать, разгладить, подержать на солнце, повесить, сложить, помечтать о том, что находится на той стороне.

Спрашиваю, где найти такой магазин.

– Посмотрите в «Паскуини», – советует женщина. – Это рядом с фонтаном Нептуна.

По пути туда, на углу бывшего гончарного рынка, прохожу вдоль высокой стены, на которой развешано несколько тысяч черно-белых