Алчность - Анита Берг

учителем и своим учительским чутьем почувствовал: перед ним необычный, достойный особого внимания ребенок. Он составил для мальчика список полезной литературы; выяснив, что французский Дитера намного лучше его собственного, он стал учить его латыни, а открыв, что у ребенка хорошие математические способности (сам Юрген был гуманитарием, и довольно скоро ученик превзошел учителя), он заручился помощью профессора математики. Оба педагога считали, что молодой Дитер так одарен, что способен принести новой Германии немалую пользу.

Дитеру очень нравилось бывать у Шраммов, и скоро он уже проводил у них больше времени, чем дома. Словно бестелесный дух, он сутки напролет сновал туда-сюда между двумя домами — комендантский час все еще действовал.

— А твоя мама не возражает против того, что ты все время здесь? — однажды вечером спросила его Лотти, передавая ему тарелку картошки с сосиской.

— Ей все равно, что я делаю, ее никогда нет дома — она на гулянках.

Лотти над головой Дитера обменялась с мужем понимающими сочувственными взглядами.

— Она ведь еще очень молода, и ей хочется развлечений, — сказала Лотти, которой уже давно перевалило за сорок, хотя она ничуть не комплексовала по этому поводу.

— Она развлекается с врагом, и я никогда не прощу ей этого, — посмотрел в сторону мальчик.

— Дитер, если мы хотим, чтобы новый мир, новая Германия когда-нибудь возникла, нам следует начать мыслить по-другому. Мы не можем вечно таить в сердце ненависть.

— А я могу, — упрямо ответил девятилетний мальчик.

— Но, Дитер, ты не задумывался о том, что, возможно, наши вожди вели нас по неправильному пути? Что те, кто руководил нами, и были нашими настоящими врагами? — спокойным низким голосом проговорил Юрген.

— Нет, я никогда в это не поверю!

— Но ведь эти люди застрелили твоего отца, — мягко заметила Лотти.

— Я уверен, что это был несчастный случай. Мой отец был преданным солдатом Фатерлянда! — повысил голос Дитер.

. — Я тоже уверена, что так оно и было, но, возможно, именно потому, что он был не такой, как все…

— Герр Шрамм, мой отец был офицером и джентльменом. Честь значила для него больше, чем жизнь. — Дитер выпрямился на своем стуле.

— Да-да… — уклончиво сказал Юрген, взял с полки трубку и начал аккуратно набивать ее драгоценным в те времена табаком.

— Хочешь еще одну сосиску, Дитер? — обратилась к мальчику Лотти. Она уже успела привязаться к нему и даже начинала считать его своим внуком — ведь она знала, что собственного у нее уже не будет, их единственный сын погиб под Сталинградом. — А потом займемся следующим отрывком из оперы?

— Да, конечно, — ответил Дитер. И хотя никакой другой ребенок так бы не ответил, Юрген ничуть этому не удивился.

Дитер не мог с точностью сказать, когда понял, что его мать была проституткой. Этот факт вошел в его разум постепенно, по мере взросления — в девять лет он уже намного опережал по развитию своих сверстников.

Теперь он много читал и часто засиживался до поздней ночи, поэтому знал, что в некоторые дни мать возвращается в квартиру по нескольку раз. При этом мальчик обычно слышал мужские голоса, слышал, как мать вздыхает и стонет. Но теперь он знал, что это означает. Однажды вечером, возвращаясь от Шраммов, он увидел в парке на траве полуголую парочку. Охваченный любопытством, он затаился — ему хотелось увидеть женскую грудь, а также, если повезет, то, что у женщины между ног Мальчики в школе часто обсуждали женскую анатомию и то, откуда появляются дети, — их теории на этот счет были самыми разнообразными. Спрятавшись за кустом, Дитер смотрел, как мужчина засунул свою штуковину в женщину, которая лежала, расставив ноги и смеясь. Затем она начала стонать и вскрикивать. Мужчина отпустил ей несколько тяжелых пощечин, и она стала кричать все громче. Пока Дитер раздумывал, что ему теперь делать, женщина довольно рассмеялась, обвила ногами спину мужчины и притянула его к себе. Мальчик был уверен, что именно этим занимается его мать. Если бы он захотел, то легко мог увидеть все собственными глазами — в стене, разделяющей их комнаты, зияла довольно большая щель. Но он никак не мог на это решиться — ему хватало одних звуков.

Потом он услышал в школе разговор о женщинах, которые делают «это» за деньги, узнал, что существуют специальные дома, где их полно, и что некоторые из них стоят на улицах, предлагая себя мужчинам.

Теперь он подозрительно разглядывал всех женщин, которых встречал на улицах, — всех, за исключением Лотти. Он был уверен, что Лотти ни за что не станет делать ничего подобного.

Как-то мать одного из друзей Дитера вслух поинтересовалась, почему он и его мать никогда не стоят в очередях за продуктами. И действительно, у них дома всегда было полно еды, они могли даже раздавать ее. Женщина обратила внимание на банку американских консервов, которую Дитер принес с собой, и мальчик пожалел, что сделал это.

Однажды в начале зимы, которая выдалась намного более холодной, чем предыдущие, он спросил мать:

— Мама, ты спишь с мужчинами за деньги?

— Бог ты мой, что за странный вопрос! — рассмеялась Софи. Она гладила платье, опять собираясь куда-то пойти.

— Мне кажется, что спишь.

— Почему ты так думаешь?

— У нас больше вещей и еды, чем у других людей. Тебя никогда нет дома по вечерам. Ты приводишь домой мужчин, и я постоянно слышу, как ты стонешь.

— О, Дитер! Даже не знаю, что тебе сказать… — Глаза Софи наполнились слезами. Дитер не видел такого зрелища, наверное, уже несколько лет. Он почувствовал к матери жалость, но тут же подавил в себе это чувство, вспомнив, как часто она плакала в прошлом. А ведь она может жить без слез — за два года он убедился в этом.

— Как ты могла?!

— Нам нужно что-то есть.

— Мы запросто можем обойтись без шелковых шарфов и красивых светильников.

— Мне они необходимы!

— Мне стыдно за тебя!

— Да что ты можешь об этом знать? Ты ведь еще ребенок.

— Я только знаю, что это плохо.

— А что хорошо?

— Другие люди живут без этого.

— Я не знала, чем еще можно заняться.

— Папа никогда бы тебе этого не простил.

— Твой отец — последний человек, который может судить об этом!

Горечь в голосе Софи была Дитеру непонятна.

— Ты пустила врага в свою постель… отец никогда не понял бы тебя.

Софи рассмеялась — пронзительно, неприятно.

— Да что ты говоришь! — Она стояла, держа в одной руке утюг, а в другой шелковое платье. — Так ты считаешь, что с немцем спать можно, а