У медуз нет ушей - Адель Розенфельд

Здесь никаких кнопок не было, зато предлагалось погрузить палец в какую-то вязкую субстанцию, которая время от времени сокращалась, как вульва. На светящейся табличке уточнялось, что у медуз нет ушей, но есть органы чувств, которые отвечают за зрение и поддержание равновесия. Я ощущала себя медузой, плавающей в этой массе при полном отсутствии видимости.

Очередной стенд на пути к человеческому уху отводился устрице. Тут тоже было куда сунуть палец, и его защемляло. Светящаяся табличка поясняла, что устрицы реагировали на звукозаписи, которые им проигрывали исследователи, — они резко захлопывались, особенно при низких частотах. Чувствительность к волновым колебаниям позволяла им слышать шумы, издаваемые прибоем, дорадами и кораблями.

Как говорилось в заключении, морские суда вредят здоровью устриц: из-за них моллюски слишком часто открываются и закрываются.

Я понимала этих устриц.

Стенд, отведенный человеческому уху, оказался куда менее образным, чем витрины, посвященные рыбам, медузам и двустворчатым моллюскам. Экспозиция была составлена из частей внутреннего уха человека, кусочков костей, каких-то осколков. Они напоминали изъеденные солью обломки кораблей, занесенные в музей приливом.

Моим ушам никогда не выйти в открытое море навстречу иностранным языкам, я была не больше, чем помесь медузы, рыбы и устрицы.

40

На улице мне все показалось приглушенным. Возможно, следующей весной мой мир погрузится в еще более плотную тишину. Предаваясь мрачным мыслям, я незаметно для себя направилась к зданию, где хранится гербарий Национального музея естественной истории.

Здание было точно таким же, как здание галереи сравнительной анатомии, только маршрут внутри пролегал иначе. Чтобы разглядеть засушенные цветы на полках под стеклом, посетителю приходилось склонять голову в скорбной позе. Массивный деревянный комод с гербариями своими выдвижными ящиками напоминал стол мясника, из которого вытягивались разделочные доски.

В первом ряду я наткнулась на образцы пород дерева с острова Пасхи. Черные кусочки лежали в темных рамках-боксах, будто в гробах. Они были последними свидетелями исчезнувших на острове лесов. Следующие рамки оказались заполнены завитками сухих цветов. Завороженная, я проследила пальцем по их изгибающимся линиям. На какое-то время я задержалась перед засушенным маком, чьи некогда яркие лепестки на бумажном листе выглядели почти прозрачными. Может, и некоторые звуки тоже будут тускнеть, прежде чем вовсе исчезнут?

Я записала:

Ботанический сад

Название: опавшие листья

Название на латыни: folium mortem

Широта: 48.866667

Долгота: 2.333333

Челюсти, пережевывающие сушеных мух

И вдруг я услышала стук молота. Как на стройке, только менее ритмичный. В попытке переключить свое внимание на что-либо другое я спрятала блокнот со своим звуковым гербарием, снова провела пальцем по стеклу, чтобы запомнить очертания высушенного мака. Но стук усилился. Я тщетно оглядывалась по сторонам, концентрировала свои мысли на маке, определяла количество дней в марте по костяшкам пальцев на сжатом кулаке, — звук никуда не девался. Мне казалось, что это стук шагов, тяжелых шагов разных людей. Но в галерее я находилась одна. Грохот молота стал таким громким, Что я закрыла руками уши (вот же глупость) и зажмурилась. Очертания мака запечатлелись у меня на сетчатке глаз, и теперь он тихо покачивался под моими закрытыми веками. Тогда я начала представлять себе маковое поле, и чем больше было на нем маков, тем глуше становился звук.

Однако постоянно удерживать эту картинку в голове, чтобы вытеснять адский шум, у меня не получалось. Я открыла глаза — все исчезло, словно и не бывало. В растерянности я сделала несколько шагов и оказалась перед эмалированной табличкой, на которой прочла:

«Мак — сегетальное растение (обитает на пашнях). Эти цветы распространились по изрытым траншеями полям, они покрывают ковром те участки, где посеяли хаос „стальные грозы“[17], которые перевернули сотни тысяч кубометров земли, подняли на поверхность известковые слои и смешали плодородный слой с человеческой плотью. В образовавшемся грунте зародились миллионы цветов, озаряющие каждую весну поля сражений Первой мировой войны».

Вдруг в углу зала, на месте смотрителя, я увидела солдата, уронившего лицо в ладони. Его сотрясали рыдания. Я поспешила к нему, но тут непонятно откуда появилась какая-то женщина и протянула ему носовой платок. Я наблюдала за ними, держась поодаль, они совершенно не замечали моего присутствия. Она что-то тихо ему говорила, а он бросал на нее растерянные взгляды. Кепи он снял и теперь вертел в руках, — глядя на эту сцену, я ощутила укол ревности. Каштановые кудри солдата падали ему на лоб. Мне вспомнилась та ночь любви, мои руки в его густых волосах, вспомнилось, как кудри наматывались на мои пальцы, пока его рука поднималась по моему бедру. Мое замешательство усилилось: кто же двигался в невесомости той ночи, мой друг-сосед или солдат? Нестерпимая ревность вырвалась из меня каким-то лаем, вздрогнули оба — женщина и солдат, — но поспешила ко мне женщина, в ее глазах читался испуг.

Я обернулась в надежде увидеть собаку, но ее не было. И тут я осознала, что этот звериный крик издала действительно я. «С вами все в порядке?» Дикция у женщины была идеальная, губы тщательно отделяли один слог от другого. Она была так близко ко мне, что я могла разглядеть ее тонкую, слегка морщинистую кожу с коричневыми пятнами, зернистую, как дешевая туалетная бумага. Заметив мой изучающий взгляд, она отпрянула.

— Обожаю гербарии, — сказала я, чтобы развеять возникшую неловкость.

Я поспешила укрыться у Тома, окутать себя его присутствием. У него дома все имело свое место, этот порядок убаюкивал разум, унимал воображение, и мой солдат с ботаничкой уже не могли до меня дотянуться.

41

На следующий день Тома проводил меня до мэрии, я спустилась в подвал, но во время обеденного перерыва надо было подняться на первый уровень бытия, выбраться из хранилища актов о смерти, покинуть его подсвеченные неоном грубо оштукатуренные стены. Пересекаться в столовой с бывшими коллегами мне абсолютно не хотелось, поэтому я отправилась туда, когда все уже разошлись.

Обычно я усаживалась на один из