У медуз нет ушей - Адель Розенфельд

пользователя». Он пустился в пространные объяснения, то и дело издавая характерный вибрирующий звук, какой тянут, подбирая слова и удерживая внимание собеседника, — в результате я была вынуждена прилагать дополнительные усилия, чтобы отделять сами слова от этого нескончаемого звука. Я всячески пыталась уловить суть его объяснений и наконец поняла: когда вносишь в базу отсканированный акт о смерти, нужно ставить отметку в поле «проверка пользователя», чтобы система могла удостовериться, что пользователь сайта, в данном случае я, — не робот. Для этого требовалось на черно-белой архивной фотографии с окопами, поделенной на квадраты, отметить те зоны, где есть тела погибших.

Мои глаза следили за всеми движениями коллеги из архива, следили за его губами, за пальцами на клавиатуре. Проделав взглядом такое сальто, я смогла уловить лишь последовательность из трех «а», но его вздымающиеся брови подсказывали: он произносит и согласные. В результате я подумала, что он спрашивает, все ли мне понятно, и прошептала еле слышное «да». Похоже, он более-менее удовлетворился ответом и собрал наконец своя вещички — пальто и портфель-дипломат.

35

Как-то раз, месяц спустя после нашей второй встречи, Тома зашел с Анной ко мне в гости выпить по бокальчику и увидел мою аудиограмму, лежавшую в коридоре.

Я давно забыла об этом эпизоде, но однажды апрельским вечером, когда мы только-только начинали «встречаться», он затащил меня в какое-то мрачное заведение. «Не люблю сюрпризы», — сказала я. В ответ он стал меня подбадривать, побуждая преодолеть последнюю ступеньку крыльца. «Ненавижу темные бары», — проворчала я. Он взял меня за руку и увлек вниз по лестнице, ведущей в подвал — в пустую комнату со сводчатым потолком и влажными каменными стенами, чьи неровности прорисовывал свет. В глубине виднелась аппаратная.

Вдруг пространство разорвал абсолютно ясный звук, нота, взятая на электрической гитаре и надолго повисшая в воздухе, округлая, цельная, от теплоты которой у меня завибрировало в горле. И больше ничего, только отражение этого звука в глубокой тишине. Он повторился несколько раз. Низкочастотная вибрация ощущалась везде — в горле снова, в пищеводе, голову обволакивало этим электрическим звуком, во время пауз он удерживался в памяти; опять взрыв ноты, все той же, неимоверно желанной, — и бархатная тишина; улыбка Тома — и трепетная тишина.

А потом в этом подземелье зазвучал саксофон, он будто наполнил мои легкие, нарастающие высокие ноты накрыли меня с головой. Словно водным потоком, меня захлестнуло эмоциями. Я слышала атаку[14], слышала, как воздух попадает в мундштук инструмента. Удлиненная нота постепенно ослабевала перед новой, более высокой, от которой мое растревоженное сердце обдавало холодом, а уши переставали пылать. Сквозь свет фонарей пробивался пейзаж с остроконечными горными вершинами и смешивался с черно-белыми кадрами ночного Парижа, расцвеченными музыкой. (И как Тома узнал, что мой любимый фильм — это «Лифт на эшафот»?)

Из-за плохого слуха у меня порой возникала гипермнезия — обострение памяти. Пока звучало последнее соло, чистое, мощное, которое я никогда раньше не слышала, я наблюдала за губами Тома, воспроизводящими кинодиалоги: «Знаю, это частная жизнь, но частная жизнь у всех нескладная. Фильмы гармоничнее жизни, Альфонс». Тут мне вспомнилась красиво снятая сцена ожидания в кафе с Жанной Моро: она сидит в черно-белом наряде, скрестив ноги, стянутые узкой юбкой, и представляется мне такой безукоризненной в своем тревожном ожидании, такой элегантной в своей усталости. «В фильмах нет заторов, нет бесполезно потраченного времени. Фильмы двигаются вперед, точно поезда, понимаешь? Точно поезда в ночи»[15].

Я обожала «Blue Train»[16].

Начало этого альбома я узнала по первым же нотам, только теперь они разливались внутри меня, как никогда прежде.

Как-то раз я сказала Тома, что звучание саксофона ближе всего к человеческому голосу, иногда я даже их путаю.

Позже он, склоняя меня к мысли, что тишина первична, а звук вторичен, прислал мне фразу Майлза Дэвиса: «Истинная музыка — это тишина, а все ноты — лишь ее обрамление».

Под конец, когда вступил контрабас, а потом фортепиано, я расплакалась от счастья. Я слышала каждый инструмент.

Как это было возможно? «Помнишь аудиограмму?» — спросил Тома. Оказывается, он отдал ее своему другу-звукорежиссеру, и тот адаптировал «Blue Train» к моему слуху, отрегулировав все звуковые частоты так, чтобы я уловила их как можно лучше.

36

Когда Тома впервые заговорил о своей любви, я его слов не услышала.

Довольно широко открывается рот / кончик языка касается верхних зубов, губы немного растягиваются / короткая смычка, рот опять открывается / губы вытягиваются / смычка, еще раз губы вытягиваются / рот закрывается / глаза блестят.

Мне казалось, фразу «Я тебя люблю» произносят только персонажи второсортных американских сериалов — таких, где несколько поколений семьи живут в одном особняке. В субтитрах эту фразу выделяли желтым цветом, из-за чего она стала для меня верхом дурновкусия.

Тома явно считал ее ключом, открывающим двери, для меня же она двери запирала. После «я тебя люблю» его губы впечатывались в сжатые мои, и со временем эти слова стали для меня предвестием такого «столкновения».

Я провалилась в Тома, в облако с его очертаниями. Мне нужна была забота, и я укутывалась в него ночью, позволяла его дыханию врываться в меня воздушным потоком, — как я надеялась, восходящим.

Думаю, меня успокаивала мысль, что в моей жизни кто-то есть, будто наличие такого человека держало любовный вопрос под контролем, при этом не решало его окончательно.

Несомненно, лучшее, что я могла сделать, — наблюдать за любовью Тома ко мне, и это, возможно, было моим способом воссоединиться с социумом.

37

После концерта, укрепившего наши с Тома отношения, по дороге домой, я оказалась заблокированной в автобусе: путь перегородил грузовик, и его никак было не объехать — мешали заграждения ремонтных работ, выплывавшие отовсюду пешеходы, скутеры и велосипедисты, которые протискивались в узкое горлышко затора. Пассажиры в автобусе выглядели обеспокоенными, нервничали, оценивали дорожную обстановку, комментировали, кивали или качали головами, жестикулировали, показывая, что, по их мнению, надо сделать: сдать