У медуз нет ушей - Адель Розенфельд

26

Проснувшись на следующее утро, я откинула одеяло, и ко мне тут же вернулись воспоминания о вчерашнем дне, о пропавших бланках, о каждом Поле и Соле, Базиле и Патрике, обо всех исковерканных именах и торжествующей улыбке Кэти+. В углу комнаты солдат жевал бумагу. Меня снова охватил страх оказаться в полной тишине, и я бросилась срочно сохранять, архивировать звуки, которые еще слышала. Начала с града, чей стук доносился из гостиной. Я записала:

Квартира

Название: град

Название на латыни: salvete

Широта: 48.8355906

Долгота: 2.344926100000066

Дождь из молочных зубов

27

Десятое января. Вызов к начальству. Случившееся на прошлой неделе дошло до верха, и меня пригласили на «беседу». Этим утром по дороге в мэрию я занесла в блокнот ужасный рык мотоциклов, звуки работающей шлифовальной машины, ритмичный фон автомобильной пробки, который я путала с шумом моря. Войдя в стеклянные двери мэрии, я почувствовала, как изменился, стал тяжелым, воздух, как звуковые вибрации затухали сами по себе. У меня появилось ощущение, что я попала во влажную пещеру, превратилась в шумопеленгатор, который опустили в некий «подводный Эверест», на глубину более 10 000 метров, и теперь я различала, как переговариваются киты у стойки администратора, как ревут судовые турбины рядом с копировальной комнатой, слышала какие-то странные звуки в коридорах — гул пришедших в движение тектонических плит, тяжелую одышку, вздохи.

— (Вздохи) Доры де, рисаживатесь.

Директор по персоналу указала на стул возле своего стола. Убедившись, что она приглашает меня сесть, а не отправляет куда-то за тридевять земель, я коротко вздохнула и устроилась на стуле.

— У нас много жаб, их наплыв (кудахтанье).

В дверном проеме появилась чья-то голова, моя собеседница обменялась с ней несколькими фразами, расслышать которые я, точнее, морской шумопеленгатор, помешенный глубоко под землю, был неспособен.

Директор быстро протянула мне трудовой договор, и я прочла: «должность: оцифровщик, подразделение № 8; отдел: архив актов записей о смерти».

Затем меня повели в подвал, погружая еще дальше в подземелье. Казалось, я иду в мир иной с договором в руках вместо обола; в тусклом освещении бетонные стены ветвящихся коридоров выглядели так, будто они облеплены кораллами. Свою судьбу я принимала молча.

28

Мне предстояло за шесть месяцев оцифровать 783 954 свидетельства о смерти, начиная с тех, что датировались 1914 годом, поскольку сто тысяч солдат до сих пор считались пропавшими без вести на полях сражений. Время от времени там находили останки с армейскими жетонами — и век спустя мы наконец должны были признать этих людей умершими. Сотни свидетельств о смерти той эпохи так и не попали в Национальный архив. Через мои руки проходили ветхие документы с непривычными пунктами в бланках: «Заполняется корпусом»[8] или «Выдержка из списка полевых потерь».

Работа в подвальном помещении меня устраивала: больше не надо было видеться с Кэти+ и другими. Я вполне обходилась без столовой, питаясь бутербродами и пылью. Гораздо меньше мне нравилось то, что из-за перевода на новую должность мой испытательный срок начался заново.

Меня не покидало чувство, будто меня предали. Когда я поделилась этим с Анной, она сказала, что лучше быть кем-то преданной, чем предавать самой.

Со мной заговорил посетитель, и я подняла взгляд на его губы. Он требовал свидетельство о смерти трехмесячной давности. Но его жена умерла тремя годами ранее, и документа, оформленного три месяца назад, не существовало.

Посетитель, выйдя из себя, пояснил, что без этой бумажки он не сможет повторно жениться. Я позвонила коллегам — безрезультатно. Мужчину уже трясло от злости. Записав контактные данные, я проводила его до конца коридора, ободрав себе кожу о шершавую бетонную стену. От боли я рявкнула, вот уж точно — Цербер у входа в царство мертвых.

За рабочий день без похода на обед в столовую, без перерывов на отдых я зарегистрировала сотню смертей и наконец вышла на поверхность земли.

На улице было темно, шел дождь, я решила этим воспользоваться, сфокусироваться на звуках шагов и теперь пыталась угадывать высоту каблуков, не глядя на прохожих. Даже составила в уме такую табличку (пустую):

Добравшись до своего квартала, где каждый тротуар был по-домашнему родным, а свет от уличных фонарей на асфальте напоминал свет прикроватной лампы, я столкнулась с приятелем-соседом, он был чем-то настолько встревожен, что даже его дыхание — смесь ароматов цикория и сигарет Pall Mall — источало беспокойство. «С тобой точно все в порядке?» — спросил он, увидев мое отрешенное выражение лица, и добавил, что я, дескать, в последнее время веду себя странно. Оказывается, он постоянно наблюдал за мной (я и не знала, что из окна своей гостиной он мог видеть мою двухкомнатную квартиру): он засек, как я разговаривала сама с собой, как взволнованно бродила из угла в угол, сворачивалась калачиком на диване, целыми сутками не выключала свет, иногда бросала, разбивая вдребезги, разные предметы, — это так его напугало, что он даже подумывал вызвать службу спасения.

Какое его дело? Пробурчав что-то в ответ, я ушла от него прочь, а дома внесла в свой звуковой гербарий следующую запись:

Название: пожарная сирена

Название на латыни: siren siphonarius

Широта: 48.866667

Долгота: 2.333333

Дифоническое пение дельфинов в Красном море

29

Наши еженедельные встречи с Анной мне были необходимы. В назначенный час она распахнула передо мной дверь, потом — свои объятия, и я рухнула в них с наигранной усталостью.

— От тебя несет затхлостью, — сказала мне Анна, смеясь. Наверняка это был запах подвала, ведь пахнет же морем тот, кто имеет дело с рыбой. Но думаю, от меня все же разило одиночеством.

У нее в гостях