У медуз нет ушей - Адель Розенфельд

Анна и все остальные, вернувшиеся какое-то время назад за столик, по моему раздраженному виду и протестующим жестам поняли, что разговор не заладился, однако девица со среднетембровым голосом, похоже, прекрасно проводила время. Когда на меня начали попадать брызги ее слюны, я сказала, что не слышу абсолютно ничего и она старается напрасно. Результат оказался ожидаемым: она приняла это на свой счет и обиделась.

— Иногда ты бываешь просто невыносимой, Луиза, — смеясь сказала мне Анна.

23

Шел четвертый месяц моей работы, и солдат, желая мне помочь как можно лучше пройти испытательный срок, обучал собаку лаять на приближающееся облако. Он твердо верил: таким образом я буду предупреждена, что освещение вот-вот изменится, и это сгладит возникшие для чтения по губам трудности. Но этим утром, когда я подошла к мэрии, собака исчезла.

Перед кабинетом уже выстроилась небольшая очередь, в офисе я оказалась первой из сотрудников. Едва я заняла рабочее место, посетители устремились к стойке.

— Доброе утро, — поздоровалась я с первым.

— Мне сказали получить свидетельства. Подать заявление.

— Вы присутствовали при родах?

Ответа я не расслышала, но посетитель, кажется, разозлился. Его можно было понять, ведь этот вопрос не из обыденных. Некоторых он шокировал, другие воспринимали его как предложение поделиться своим опытом и, облокотившись на стойку, словно они находились в баре, начинали рассказ. Не надо быть слышащим, чтобы понимать — равнодушным такой вопрос никого не оставляет.

Я хотела дать ему бланк заявления, но ни одного под рукой не оказалось. А ведь вчера у меня на столе лежала целая пачка. Без бланка, чтобы внести данные в компьютер, приходилось просить посетителей произносить слова по буквам. Я решила написать об этом объявление и пошла за бумагой, но и ее не было, пропало все — пропало или было куда-то переложено. Это что, подстава со стороны коллег? Кэти+ постаралась? Очередь росла, люди теряли терпение, и мне не оставалось иного выбора, как вводить немыслимые фамилии непосредственно в компьютер. Яркие губы и белые зубы посетителей напоминали дорожный знак «въезд запрещен», языки двигались по горизонтали. Я не слышала ничего, кроме лая собаки в паузах между облаками.

Добрую сотню имен и фамилий я исковеркала, породив под разъяренными взглядами посетителей таких административных чудищ, как Франц Самец и Бене Лопа-Вега.

Когда часов после десяти заявились коллеги во главе с Кэти+, которые держались подчеркнуто непринужденно, я восприняла это как вторую пощечину за день. Меня била нервная дрожь, от стыда горели уши. Каждая улыбка Кэти+, ее приветствие, пожелание приятного аппетита оживляли боль от оплеухи.

24

На прием к сурдологу я пришла совершенно подавленная и теперь пыталась восстановить душевное спокойствие в зеленых стенах зала ожидания. «Ты тонешь в стакане воды», — однажды сказала Анна в ответ на мое отрицание собственной глухоты.

Едва войдя в кабинет сурдолога, я выпалила:

— Почему же я всеми силами пыталась это скрывать и почему все помогали мне маскироваться?

— Потому что все стремятся к норме. Твоего слуха было достаточно, чтобы скрывать проблему, и всех это устраивало. Но сейчас ты перешла от средней тугоухости к тяжелой и больше не можешь никого обманывать. Тренируйся определять, кому принадлежит тот или иной голос — мужчине, женщине, ребенку, — только на слух, закрыв глаза. Со временем твоему мозгу станет проще распознавать отдельные сцены, которые составляют часть фонового шума окружающей тебя действительности. Старайся запоминать звуки. И тогда появится ощущение, будто жизнь снова в твоих руках.

Последняя фраза выглядела особенно издевательской, ведь мне пора было переходить на язык жестов.

25

В автобусе по дороге домой я пыталась вычленять из общего гула отдельные звуки: шуршание шин, рычание моторов, автомобильные гудки, людские голоса, странные попискивания. Я концентрировала свое внимание на этих прорывающихся вразнобой звуках, на смысловых разрывах. Волны высоких частот накатывали поверх гудящего фона. Воображаемым мачете я грубо вырубила звуковой рисунок, который из-за своего ритма казался мне разговором двух людей. И мое ухо сосредоточилось на нем. Гуление ушло, остались только высокие тона, чередующиеся с какими-то гортанными звуками. Мне говорили, что в высоких голосах проще уловить согласные, а именно они придают словам объем, служат для них опорами, стержнями, на которые нанизываются гласные. По тональности и певучести я поняла, что это женский голос. Вторым этапом надо определить возраст. Голос точно не подростковый: слишком размеренно, на мой взгляд, звучала речь. Гудение возобновилось — этот завывающий штормовой ветер в дымоходе явно что-то отвечал женщине средних лет. Я прислушивалась к коротким, двусложным словам, произносимым с большими паузами. Женский пронзительный голос чуть вскрикнул, колеса автобуса завизжали, я обернулась и увидела, как те двое удалялись по улице: это была женщина лет пятидесяти и совсем дряхлый старик. Мои предположения оказались верны. Я вошла во вкус этой игры, училась фокусироваться, вживаться в звуковой ландшафт города.

На телефонный звонок Анны я малодушно не ответила и предпочла отгородиться от всех. Впрочем, ее сбивчивое голосовое сообщение я все же прослушала: она рассказывала, как заметила, что ей стали сниться двусложные слова, только двусложные, все другие куда-то исчезли. Она будто испытывала «сужение души». О таком понятии я слыхом не слыхивала, но этих двух слов оказалось достаточно, чтобы ко мне вернулась тоска, прочное ощущение, что мои слабеющие уши были узкой воронкой, которая напрочь задушила жизнь. Да, Анна, моя душа чувствовала себя скукоженной и болтающейся в формалине.

Мне вспомнилось изречение Виктора Гюго: «Так ли важно слышать ушами, когда слышит разум? Единственная глухота, истинная, неизлечимая — это глухота интеллектуальная». Но ни он, ни Анна утешить меня не могли.

По ночам, во мраке тишины, солдат и собака устраивались у изножья моей кровати. Из-за тревоги я не могла спать, сидела на кровати и, как остальные из нашей троицы, всматривалась куда-то вдаль, во тьму, вытаращив глаза и открыв рот.

Страх потерять слух