Отвлекаясь - Федерика Де Паолис

привести мысли в порядок, написать что-нибудь насмешливое или, наоборот, милое и приятное и заработать заслуженные лайки; на фото она выглядела ужасно: сначала наполовину выбритая голова, потом – усталые, потухшие глаза. Первое фото Элиа она опубликовала, когда ему исполнилось семь месяцев: он стоял на четвереньках, задрав голову, с фантастической улыбкой во весь рот и голубыми глазами, круглыми, как глобус. И сразу получила 279 лайков. Для Виолы это было возвращением к жизни, хотя бы виртуальной: она обнаружила, что существовал некий кусочек мира, который скучал по ней и радовался вместе с ней этой потрясающей фотографии. Радовался ее сыну. Единственное, что у нее было на тот момент, – это материнство. Скрыть все это от Паоло не составило труда: он не регистрировался в соцсетях.

Она выкладывала десятки фотографий, правда соблюдая кое-какие личные запреты: ни в коем случае не голышом (хотя младенцы с попкой кверху совершенно неотразимы), никогда вместе с другими детьми. Виола публиковала три снимка в неделю, подписывая их названиями знаменитых книг. Элиа на качелях: «Невыносимая легкость бытия» Милана Кундеры; 207 лайков. Плачущий Элиа в майке, заляпанной фруктовым пюре: «Бесчестье» Джона Кутзее; 243 лайка. Элиа с взъерошенными от ветра волосами: «Грозовой перевал» Эмили Бронте; 222 лайка. Фото, сделанное тем утром, набрало пока что только 76 лайков. На Элиа было бордовое худи, он сидел у Виолы на коленях (свое лицо она отрезала) и нюхал ярко-розовый цветочек. «В поисках…» Марселя Пруста. Комментарии были обычные: «Какой красавчик! Неотразимый! Прелесть! Ага, мы «в поисках…». Когда Виола увидела подпись под фотографией, внутри у нее все похолодело. Это было похоже на предупреждение, и не только это.

У нее перед глазами возникли купидон и комета с гравюры Дюрера «Меланхолия». Она не сомневалась, что эти узнаваемые предметы имели скрытый смысл. Все в конце концов обретало некий смысл.

– Что ты смотришь?

– Прогноз погоды. Боюсь, пойдет дождь или вообще гроза налетит, – проговорила она, поспешно закрыв страничку, и подняла глаза к небу: горизонт был чист, только маленькое облачко и туча пепельного цвета уплывали вдаль.

– Мы тебя обыскались, – сказал Паоло, потом добавил: – Я тебе говорил, у меня на работе проблемы.

– Да, но не сказал какие.

– Это слишком сложно, не сейчас. Пойдем.

Они шли в парк, озираясь по сторонам и навострив уши; они надеялись услышать плач, который обычно их отпугивал, вызывал желание убежать куда подальше и спрятаться. Они догнали Ренату и Чезаре, те молча стояли, опершись на ограду парка.

Там играли другие дети, не те, что приходили до обеда. Паоло уже собрался было их расспросить, но остановился: если им все же пришлось бы обратиться в полицию, выяснилось бы, что они сами уже безуспешно искали сына. Паоло подумал, что слово цыган ничего не стоит, и, если их не заинтересовать, они будут молчать.

Его размышления были прерваны вопросом матери, которая стояла, опершись головой о деревянную изгородь.

– Почему вы не вызвали карабинеров?

Отец смерил ее взглядом:

– Потому что тогда, Рената, у нас могут начаться неприятности, я тебе уже объяснял, когда мы сюда шли.

Виола поняла, что Чезаре в курсе того, как может обернуться дело, что он поддерживает сына, что они с ним из одного теста. Она пристально, с легким вызовом посмотрела на свекра и твердо сказала:

– По-моему, все же нужно их вызвать.

– Паоло прав, лучше оставить эту идею… так же как в истории с несчастным случаем… Сосредоточимся лучше на поисках.

– Что это значит – история с несчастным случаем? – нервно спросила Виола.

– Ничего. Если станет известно, как именно вы его потеряли и какие у тебя проблемы с головой… черепно-мозговая травма и все прочее… возникнут большие трудности.

– Но никто никогда не говорил, что я безответственная мать, никто не выражал сомнений в том, что…

– На самом деле тебе лучше вести себя спокойно, а то эти люди отберут у тебя сына, не успеешь и глазом моргнуть. В Италии всегда так: малейший пустяк – и тебя ставят на колени.

– Ты у нас тоже однажды потерялся, когда был маленький… Сколько ему тогда было, Че? – вступила в разговор Рената.

– Ну, он-то был постарше. Лет шести-семи.

– Да-да, ему было семь с половиной, мы тогда жили в Сабаудии. Ты потерялся на берегу озера, мы нашли тебя только вечером, часов в восемь.

– В девять.

– Точно, уже стемнело.

– Мы не испугались.

– Действительно, не испугались.

– В общем, в наше время люди были спокойнее. Мы не тряслись над детьми, не думали постоянно об их комфорте.

– Да, дети занимались своими делами, а взрослые – своими.

– Правда, жизнь тогда была не такой опасной.

– Сабаудия была благословенным местом, там ничего не могло случиться.

– Мы нашли тебя у лодки Раймондо. Помнишь, Че, он заснул рядом с веслом.

– Еще бы! Спал как убитый.

Конечно, Паоло это помнил. Его воспоминания имели прочную основу из синеватых оттенков озера, соленого запаха лагуны, аромата пиццы с розмарином, которую Рената пекла из теста, подходившего несколько часов: вода, мука, дрожжи, крупная соль, – и плетеного ивового диванчика на кухне, где он любил сидеть. Они обедали на участке густо поросшей травой прибрежной полосы, они там установили зонт, раскладывали два шезлонга и держали каноэ, на котором Чезаре не плавал ни разу, однако наличие этого желтого спортивного снаряда вызывало у него ощущение, что он пребывает в прекрасной физической форме, что он мускулист и энергичен.

Паоло помнил, как играл с лягушками и ящерицами. Родители частенько засыпали в шезлонгах, и ему запрещалось без них заходить в воду или возвращаться в дом. Эти часы тянулись бесконечно, солнце палило без передышки, спящие родители звучно, назойливо, монотонно похрапывали. Он уходил от них, как только они начинали дремать, и проделывал это довольно часто. Он обходил изогнутый дугой берег озера, отважно карабкался на высокие камни. Однажды наткнулся на парочку, уединившуюся среди деревьев, стал наблюдать за ними, спрятавшись за толстым стволом, и сердце его чуть не выпрыгнуло из груди от страха и возбуждения: это стало его первым знакомством с сексом. Он прибегал на это место при любой возможности, гонимый любопытством, которому не находил названия. Молодые люди туда больше не возвращались, но однажды Паоло вскарабкался на вершину сосны и надолго завис над задним двором какой-то виллы, оставаясь невидимкой; там загорали топлес две женщины моложе его матери, с бронзовыми лицами и блестящей от масла кожей, они лежали у бортика бассейна, подставив себе под нос зеркальные подносы, а двое мужчин неподалеку играли в пинг-понг. Эти четверо разительно отличались от его родителей, много говорили, пили вино, смеялись, сыпали неприличными словечками и