Современная иранская новелла. 60—70 годы - Голамхосейн Саэди

— О чем задумалась? — вдруг услышала я.

— Так, ни о чем.

— В сои клонит?

— Да нет!

— Так ты не понимаешь, почему эти пижоны задают вам столько вопросов?

— Нет, не понимаю.

— Жизнь вашу узнать хотят.

— Нашу жизнь? — удивилась я. — Для чего?

— Книги про вас напишут.

— Книги? Зачем это им понадобилось?

— Чтоб люди прочитали и на вашем примере поучились, — ответил он и засмеялся.

Похоже было, что он перепил. Ведь, если подумать, и в моей судьбе, и в судьбах моих подружек, чьи рассказы я по сто раз слышала, ничего нет такого, о чем стоило бы в книгах писать…

А пока я не встретила Исмаила, в моей жизни вообще ничего интересного не было. Знала я только дом да работу по дому. Ну иногда выйдешь за покупками на базар или в мечеть — вот и все. На базаре я и увидела Исмаила. Взгляды наши встретились, он улыбнулся, а я покраснела и засмущалась. В растерянности что-то быстро купила и вернулась домой. На следующий день мы снова встретились. И так три дня подряд. А на четвертый он подошел ко мне на площади, что возле мечети.

— Здравствуй, — говорит, — читать умеешь? Можешь прочитать мне молитву? Сделаешь благое дело!

Я опять покраснела, сердце так и заколотилось, еле-еле выговорила в ответ:

— Грамоты не знаю, но молитву прочитать смогу.

— Ну тогда читай! — говорит. — Авось аллах исполнит мое желание.

Я быстро-быстро начала читать какую-то молитву. А он нагнулся ко мне и шепчет на ухо:

— Знаешь что? Я в тебя влюбился без памяти! Умираю! Жить без тебя не могу!

Что на это сказать? Человек нездешний…

— Я из Тегерана, — говорит. — И у меня легковая машина.

Я лепечу:

— Мне домой пора. Поздно уже, беспокоиться будут.

— Приходи сюда вечером.

— Вечером не смогу.

— Ну тогда завтра приходи, умоляю тебя!

— Может быть, приду, — пообещала я.

Назавтра каких уловок мне стоило выбраться из дому и прийти на площадь!.. А он уж там:

— Я на своей машине. Поедем погуляем.

Я перепугалась:

— Господи, как можно! Что со мной будет? Увидят — убьют!

— Кто увидит? Здесь в сто раз хуже! Тут мы у всех на виду. Опусти платок на лицо, и пошли скорее!

Села я в машину, поехали за город. Едем, болтаем.

— Женюсь на тебе! — говорит Исмаил.

— Мои родители не согласятся отдать меня за тегеранца, да еще за шофера.

— А чем шофер хуже других?

— Ничем не хуже. Только они считают, что шоферы — люди легкомысленные, домом и семьей обзаводиться не желают.

— Чепуха какая-то!

Отъехали где нет людей, он остановил машину и начал со мной заигрывать. Сперва я перепугалась, умоляю: «Не трогай меня!» Он не отстает, и от каждого его прикосновения у меня по всему телу дрожь пробегает, кажется, сердце в истоме вот-вот наружу выскочит. Я заплакала. Тогда он достал из-под сиденья бутылку и мне наливает:

— Не плачь! На, выпей, полегчает…

Я поднесла стопку ко рту, запахом меня так и шибануло… А он хохочет:

— Не бойся, выпей. Это лекарство. Мигом вылечит! Всегда с собой вожу. Каждый раз, как в пути не по себе станет, выпью глоток, и все пройдет!

Я и выпила. Залпом. Рот и горло обожгло, чуть было не задохнулась. Потом по всему телу тепло разлилось. Легко стало. Захотелось смеяться. Перед глазами все поплыло, закружилось. Он тоже выпил. И когда он снова меня обнял, я его уже не отталкивала. Млела. Хотелось только, чтобы он сжимал меня еще крепче. По вечерам, сидя на ступеньках в нашем душном, пустом дворике, когда меня охватывала тоска, я часто начинала мечтать об этом. Но никогда раньше не представляла себе, что это так сладко! Он ласкал меня, и я от счастья и наслаждения трепетала в его руках как рыбка…

— Не хочешь заняться любовью? — спросила я.

— Нет, мне еще не приспичило! — засмеялся он.

Я хотела было сказать: «Ведь все равно этим кончится. Ты ведь для того и подцепил меня и привез сюда». Но промолчала — ждала, что будет дальше. Он завел машину, и мы поехали.

Только когда он завел машину, чтобы ехать назад, я разом очнулась, поняла, каких глупостей наделала, и заревела.

— Что такое? — повернулся ко мне Исмаил.

— Родители узнают — убьют!

— А зачем им знать? Сделай так, чтоб не узнали!

— Но ведь в конце концов узнают!

— Ну, коли так, поедем в Тегеран!

Я даже реветь перестала. Совсем перепугалась: как это — так сразу с ним и ехать?

— Поедем со мной в Тегеран. Там я на тебе и женюсь!

Как я ни прикидывала, вроде бы другого выхода не было. Здесь оставаться — позору не оберешься, надо поскорее уносить отсюда ноги.

— Ладно, поехали! — наконец решилась я.

— Не сейчас же! — ухмыльнулся Исмаил. — Завтра поедем, рано утром!

В ужасе я взглянула на него. Он на меня прикрикнул:

— Ты ведь можешь сделать так, чтобы до завтра никто ни о чем не догадался?

А я не знала, смогу или нет. Когда пришла домой, мать, как всегда, начала ворчать и браниться. Я промолчала. Мне казалось, что я не доживу до утра. От каждого взгляда родителей сердце мое обрывалось. «Все кончено! — думала я. — Догадались!..»

Рано утром, схватив под мышку узелок, я босиком, держа туфли в руках, крадучись выскользнула на улицу. Исмаил уже ждал меня, посадил в машину, и мы поехали.

До Тегерана ехали целую неделю, не спешили, на день-два останавливались, где понравится. Эта неделя — самая счастливая в моей жизни. Никто нам не мешал, никому до нас не было дела. Когда приехали в Тегеран, Исмаил отвез меня в какой-то дом и велел, чтобы я ждала его там, а он, мол, приготовит все для свадьбы. В этом доме было несколько женщин, молодых и старых, про которых он мне ничего не объяснил. Вечером стало людно, пришло много мужчин. Из своей комнаты я видела и слышала, что происходит вокруг, и все поняла… Всю ночь я проревела, а наутро Батуль объяснила мне, что Исмаила ждать нечего. Я хотела было уйти, но «мамаша», хозяйка, не пустила меня: Исмаил, дескать, поручил меня ей, что она ему скажет, когда он вернется?

Через несколько дней Батуль ушла от «мамаши», и я осталась одна-одинешенька. Я успела полюбить Батуль. Она единственная здесь меня жалела. С ней ведь случилось то же, что со мной. Впрочем, и все остальные рассказывали похожее. Я собственными ушами много всякого наслышалась. У меня был