Помоги мне умереть - Наталия Лирон

вере, будто по зыбкому канату, он выходил к свету сквозь сомнения и тьму. И это волей-неволей заставляло её возвращаться к своей жизни, смотреть на неё прямо и открыто. Это было невероятно сложно – хотелось отвлечься, сорваться и срочно начать что-то делать, неважно что именно, – печь пирог, готовить суп, что угодно, просто чтобы не оставаться наедине с этими мыслями. Но она себя остановила.

«Во что я верю? Куда иду? И зачем? Я там, где я хочу? С тем, с кем хочу? И вообще… хочу-то я чего?»

Она поставила локти на стол, опустила голову в ладони, закрыла глаза.

Ответы, как оловянные солдатики, выстраивались в ряд на плацу.

«Хочу, чтобы мальчишки были здоровы и чтобы каждый из них нашёл свой путь в жизни. Хочу… работу свою хочу, и читать на японском, и летом в Токио. Хочу машину хорошо водить… И… карие глаза, лысый, руки его, голос… Так, стоп… – Стало жарко, она подавилась слишком большим глотком воздуха и закашлялась. – Вот идиотка!»

Порывисто встала, пошла на кухню. Увидела там Диму, удивилась, потом вспомнила, что слышала, как он пришёл.

На столе стояла тарелка с наскоро порезанными кусками сыра, откусанное яблоко, бутылка с «Пино» и большой бокал на высокой ножке. В мойка – грязная тарелка. Вероятно, он уже поел и обзавёлся десертом в виде вина и сыра.

– И мне плесни. – Она достала из кухонного ящика бокал-близнец.

Дмитрий молча налил ей чуть меньше половины.

Марина схватила тонкую ножку и в несколько больших глотков всё выпила.

– Ого! Случилось что-нибудь? – Он удивился такому энтузиазму его обычно малопьющей жены.

– Налей ещё. – Она на него не смотрела.

В животе потеплело. Марина почувствовала, как алкоголь разбегается по организму, отдаваясь зыбким жаром в ладонях и дыхании.

От второго бокала веки налились тяжестью и стало уютно в плечах, будто она накинула тонкий пуховый платок.

Из третьего бокала она сделал глоток и остановилась: «Хватит, а то будет плохо». Вино вдруг перестало быть вкусным.

– Марусь, – он робко посмотрел на нее с непониманием, – случилось что-то?

Марина смотрела не него сверху вниз. Он сидел – она стояла. Ей неожиданно приятно было оказаться выше.

«Чёрт, а он ведь даже понятия не имеет, что мы с Данилой ходили сначала к врачихе в поликлинику, сейчас вот на МРТ и пойдём к Овербаху. Я ему не рассказала, как и обещала Даньке. А сам он так и не заметил, что его старший сын хромает уже несколько недель».

Только сейчас она поняла, что ничего ему не сказала. И эта мысль не вызвала злости или возмущения – только удивление. Она просто смотрела на него, как на чужого, – спокойно и отстранённо, будто бы не понимая, что этот человек делает в её доме.

«Как так могло случиться враз? Как?»

– Ничего, – она попробовала улыбнуться, – просто очень захотелось выпить. Иди, ложись. Я над таблицей ещё посижу.

Опьянения она не чувствовала, просто враз стало легче – гранитная тяжесть сегодняшнего дня провалилась сквозь все этажи и легла в землю.

Марина вернулась, уютно устроилась на диване, открыла свой киндл и снова упала в текст.

– Марусь… – Дима легко коснулся её плеча.

– Что? – Она обернулась, недоумевая: зачем он здесь? Что ему нужно?

– Я соскучился. – Он мягко обнял её за шею, погладил по подбородку, спускаясь ладонью ниже к груди.

Марина вздрогнула и отстранилась.

– Дим, я устала зверски.

– Маруська, – он присел на корточки рядом с ней, глаза его искрились, – может, разгоним твою усталость? Ну, скажем, нежным массажем? Я жу-утко соскучился.

Вспыхнув злостью, она захотела сказать: «А пару месяцев назад или пару недель, а? Где ты был?»

Но она просто спокойно посмотрела на него:

– Извини, дорогой, но не сегодня.

Марина смотрела в маленький экран, злясь на то, что её прервали, краем уха услышала, как он вышел из комнаты и закрыл дверь.

Она не обернулась.

Я быстро принимаю душ, пока он спит. Дверь в ванную приоткрыта на всякий случай. Мою голову – волосы максимально короткие, так удобнее; я выгляжу как и все родственники раковых больных – нечёсаные, одетые в то, что не маркое и поудобней, бледны, без косметики, с синяками под глазами от постоянного недосыпа. Я так устала от его болезни.

Каждый раз ты опускаешься на ступеньку ниже. И каждый раз находишь там новые подтверждения того, что это твоя новая реальность и тебе придётся через это проходить. И разумеется, никто не спрашивает, хочешь ты того или нет. Никто этого не хочет.

Жизнь меняется необратимо. И в лексиконе появляются новые слова: протокол EUROMOS, по которому предполагается шесть доз химии до и двенадцать после операции. Ты начинаешь понимать, что такое цисплатин, доксирубицин и выскокодозный метотрексат. Ты слышишь слова «промывка катетера», «защелачивание крови». Обычные люди об этом не знают ровным счётом ничего. Это отдельный мир, вывернутый наизнанку, спрятанный, распиханный по карманам больниц и хосписов. Мир онкобольных и их родных. И пока он не заболел, я и не предполагала, какой этот мир странный и безграничный!

Его никогда не рвало в день капельницы – всегда на следующий, до колик, до судорог, до едкой горькой желчи. И никакие противорвотные не помогали.

Я прованивала насквозь его рвотой. Он терял сознание, обессиливая от спазмов, когда и желчь уже заканчивалась. Он не мог ни есть, ни пить, и тогда ему вводили питательную жидкость внутривенно.

Мы лежали вместе на узкой больничной койке на одного, оба зная, что завтра его будет выворачивать наизнанку. Он пытался дремать, набираясь сил перед следующим днём, а я смотрела, как медленно, по капле льётся в его тело спасительный и ненавистный цисплатин.

Рак забирает тебя в свой мир, всасывает, будто гигантский пылесос, и захлопывает дверь в тот, другой, который был «до». И теперь ты уже не знаешь, какой из этих миров настоящий, потому что тебе кажется, что оба одновременно они существовать не могут.

В конце апреля мело, будто в феврале. Стёкла подрагивали от порывов ветра. Снег крупными пушистыми хлопьями летел с небес, завораживая время и пространство своим танцем.

«Почти как у Касудзо».

Марина стояла возле подоконника в кухне с кофейной чашкой в руке и думала о том, что ещё одну чашку назад она собиралась позвонить Семёну и спросить насчёт денег на машину, но не решалась.

Вчера она записалась на курс для водителей, восстанавливающих навыки вождения. Дима хоть и съехидничал, но сказал горькую правду – после получения прав она не сидела за рулём ни дня, так