Индекс Франка - Иван Панкратов

— А почему бы ей, собственно… — начал было Платонов, но Марина перебила его.

— Да вы же помните, какая она поступала! Если бы она вообще читать не умела, я бы не удивилась!..

В этом она была права. Когда «Скорая» привезла Хомякову и фельдшер под руку завела её в отделение и усадила, то у всех сложилось впечатление, что это такой городской Маугли, только женского пола. Она выглядела, словно была воспитана крысами в канализации — и пахла примерно так же.

Седая морщинистая женщина с растрёпанными волосами в драном халате в мелкий цветочек, на ногах какие-то пластмассовые пляжные тапки (и это несмотря на октябрь) — примерно так можно было описать пациентку. Выглядела она лет на пятьдесят, не меньше, и дежурная медсестра очень удивилась, когда та назвала ей год рождения.

— Тридцать шесть? Вам — тридцать шесть?

И пусть с точки зрения деонтологии за такой возглас можно было и получить от Лазарева — но промолчать сестра просто не смогла. Когда Платонова позвали в перевязочную взглянуть на Хомякову, он ожидал чего угодно, но только не того, что увидел.

Ожогов у неё было немного — только левая рука, но вот остальное… Она была одним большим синяком. На лице, шее, груди — свежие синюшные отметины. Виктор заставил её полностью раздеться и осмотрел целиком. Синяки нашлись на спине и ногах. В целом она производила впечатление узника концлагеря — потухший взгляд полностью убеждал в утерянной вере в лучшее.

Звали её при этом крайне неожиданно — Виолетта. Имя она произносила медленно, устало, но гордо — Виолетта Хомякова. При всей неприглядной картине это сочетание заставило Платонова слегка улыбнуться. На вопрос о том, что с ней случилось, она ответила коротко — мол, живёт в подвале, вблизи теплотрассы, без документов. Недавно на это место повадились какие-то подростки — собираются и то ли колют что-то, то ли глотают, но приходят после этого в дикое состояние, орут, стучат по трубам, дерутся. Есть там и парни, и девчонки. Они заметили Виолетту и решили поиздеваться — толкали, пинали, а потом кто-то пихнул её под трубы и открыл заслонку. Оказалось — кипяток. Ошпарило левую руку. Она побежала, но споткнулась и упала. Тогда они стали бить её ногами — в лицо, в грудь; может, и ещё куда… Когда пришла в себя, выползла наверх. Заметил какой-то прохожий, вызвал «Скорую»…

От кипятка Виолетта пострадала сильно, но волновали все эти дни Платонова не ожоги. При обследовании выяснилось, что у Хомяковой сломаны нос, шесть рёбер и другая, необожжённая, рука. А когда вылез гемоглобин ниже семидесяти, то Виктор решил — всё, приехали. Разбили эти сволочи Виолетте селезёнку. Правда, выполненные исследования это исключили, но понервничал Платонов изрядно — особенно когда видел, что пациентка очень много спит и почти не разговаривает. Пришлось ещё разбираться и с головой — на предмет внутричерепной гематомы. Тоже обошлось.

И лишь потом Лазарев, внимательно наблюдавший за диагностическим процессом со стороны, подсказал:

— Ты все, конечно, правильно делаешь — УЗИ, томография. Гинеколога привлёк, невролога… Только кровь ей лить не начинай. Она, понимаешь, просто голодная и усталая. Отоспится, поест — и поднимешь ей гемоглобин. Я таких много видел, а ты в госпитале от подобных больных был ограждён волшебным словом «контингент».

И, конечно, вышло именно так, как и предсказывал Лазарев. Платонов вместе с травматологом вправил Виолетте перелом предплечья, наложил гипс, добавил к диете питательные смеси — и через неделю гемоглобин вырос на десять единиц. Когда его уровень достиг почти сотни, рана на руке уже была готова к операции…

Сегодня на перевязке он планировал снять ей скобки с пересаженных лоскутов. Хомякова осторожно вошла в перевязочную, держа в правой руке — той, что была в гипсе, — книгу; указательный палец между страницами вместо закладки.

— Можно с краешка положить? — спросила она тихим голосом. — Я в коридоре читала, не стала в палату возвращаться.

— Да кладите, конечно, — махнул рукой Платонов. — Не возражаю. Что читаете?

Виолетта изогнулась, отвела руку в сторону, показывая доктору название.

— «Шекспир. Избранные произведения», — вслух прочитал Платонов. — Неожиданно.

— У меня мама в институте преподавала, — присаживаясь на кушетку, сказала Виолетта. — Иностранную литературу. Я когда-то в оригинале читала.

Книга легла рядом с ней. Виктор заметил, что она не вынимает из неё пальца, словно это был успокаивающий её якорь. Хомякова вздохнула и вытянула перед собой левую руку в бинтах. Рита подставила лоток и начала поливать повязку тёплым раствором.

Виктор смотрел на пациентку с нескрываемым удивлением, поражаясь тому, какие разные люди попадают сюда и как бывает обманчиво первое впечатление.

Бездомная из коллектора, читающая Шекспира в оригинале.

Вулканолог, провалившийся в гейзер.

Пожилая учительница математики, оставшаяся в одиночестве и опрокинувшая на себя кастрюлю с кипятком, потому что от недоедания у неё уже не было сил.

Офицер полиции, изо дня в день доводивший жену до истерик — и получивший порцию кипятка в лицо.

Студент, захотевший сделать селфи в ковше экскаватора под линией электропередачи — и лишившийся глаза и руки после мощной вспышки вольтовой дуги…

Дверь в перевязочную открылась, заглянула постовая сестра Настя:

— У нас поступление по «Скорой». Лазарев сказал, чтобы вы… И там Лена ушла уже сегодня пораньше, отпросилась, так что я сама помогу. Только вы мне подсказывать будете, хорошо? А то я давно в операционной не работала.

Поток воспоминаний резко прервался. Платонов попросил Марину самостоятельно снять скобки у Хомяковой и вышел в коридор — и рядом с каталкой, где лежала новая пациентка, он увидел Полину.

Кравец заполняла какие-то бумаги, держа перед собой пластиковый планшет с прищепкой. Виктору странно было видеть её в бело-синей куртке с надписью «Скорая помощь» и красным крестом на спине — форма оказалась ей немного велика и добавляла к фигуре чуть ли не десяток килограммов. Такие же мешковатые штаны со светоотражательными полосами окончательно убивали в ней модель с подиума, что в приталенном халате и на каблуках шла по ожоговому отделению, гордо подняв голову…

В этот момент Кравец увидела, что он на неё смотрит.

Первое движение она сделала машинально, не задумываясь, какое впечатление произведёт — зачем-то надела на голову капюшон. Это было очень смешно и напоминало способ, при помощи которого дети, натягивая на голову одеяло, спасаются от кошмаров темных комнат. Платонов улыбнулся, совсем чуть-чуть, чтобы Кравец не заметила, и заглянул под капюшон.

— Я же говорила, что на «Скорой» работаю? — спросила Полина вместо приветствия. Скинув капюшон на плечи, она встряхнула волосами. — Ну, вот, собственно…

И она показала на каталку, но Виктор смотрел на неё, не отрываясь. Он вдруг понял, что эта модельного вида доктор вот так запросто может надеть синюю форму «Скорой» и бродить по городу с оранжевым чемоданчиком, купируя кризы, сбивая температуру или вот так — транспортируя кровавые травмы или тяжёлые ожоги.

Полина смутилась от такого взгляда, на секунду закрыла лицо планшетом, потом выглянула из-за него — и у Платонова словно с глаз упала какая-то пелена, он встряхнулся и снова начал соображать.

— Давайте распишусь, Полина Аркадьевна.

Она положила планшет на согнутую руку и повернулась к нему так, чтобы было удобно подписать. Платонову пришлось на секунду прижаться к бесформенной куртке. Сквозь неё было решительно невозможно ничего почувствовать, но он понял, что краснеет. Быстрый росчерк — и Виктор чуть ли не отскочил от Полины. Она посмотрела на его реакцию с удивлением, потом оглянулась на открытую дверь, где были видны пандус и стоянка автомобилей, вгляделась там во что-то и, не поворачивая головы, поманила рукой Платонова. Тот, заинтересовавшись, подошёл поближе; Полина взяла его за руку и медленно подвела к двери. У самого проёма она шепнула:

— Только не делайте резких движений и не тыкайте пальцем… Смотрите в сторону домика охранника… За углом, возле шлагбаума…

Там, куда указала Полина, Платонов увидел молодого человека в кепке, надвинутой на глаза, и в расстёгнутой куртке. Под ней он разглядел очень знакомую рубашку. И если кепка не дала узнать этого человека, то рубашка…

— Вадим Беляков, — тоже почему-то шёпотом сказал Виктор.

— Он самый. Интересно, что он