Улица Космонавтов - Роман Валерьевич Михайлов

— Да, я сейчас знаю. Раньше не знал. Думал, что любая болезнь — простуда. А простуда — это когда холодно. А горячее лечит холодное.

Мы шли по узким улицам, подглядывая в бумажку с записанным адресом. «Вечер бардовской песни. Приходите и приводите друзей.»

— А что такое бардовская песня?

— Типа субкультура. Они ходят в походы, сидят у костра и поют о простом и душевном. Очень добрые. В основном интеллектуалы. Такие собрания у них называются квартирниками. Приятель рассказывал, как попал однажды на квартирник, только другого типа, так они там расселись по кругу, начали медитацию делать. А на стенках висят разные уродливые маски. Короче, он понял, что это — фетишисты, что после медитации будет оргия в этих уродливых масках, заорал, чтобы не подходили к нему, выбежал с воплями.

— Ну нафиг. Не пойду в этот квартирник.

— Так это же другие. Они сидят, на гитарах играют, представляют, что пошли в поход. Никаких масок на стенках. Там вообще в субкультуре во внутреннее никто не заглядывает, чисто внешняя справедливость, дружба, порядочность.

Мы сидели на диване и слушали песни. Хозяева приготовили вкусный чай, показали походные фотографии: горы, на которые они залезали, леса, по которым бродили. Сотни фотографий с байдарками, как они переправлялись через опасные реки, падали в воду, вылезали.

— Ну, как вам у нас?

— Классно.

— Приходите еще. Мы часто собираемся.

— Можно один вопрос? Неловко, правда.

Все собравшиеся добродушно покивали.

— А нельзя ли у вас сегодня остаться переночевать. Мы с утра уйдем. Очень понравилось у вас.

Возникла неловкость, молчание. Кажется, этим вопросом мы немного сбили общее настроение.

— А вам негде ночевать?

— Есть где. Я сейчас у бабушки живу. Но боюсь там оставаться на ночь. Бабушка рассказывает, что ночь за ночью видит один и тот же сон. И это не сон даже, а видение. Просыпается она в этой же комнате, где живет, в этой же кровати. Но комната полна людей. Мужчины, женщины. И бывает, что кто-нибудь из них наклоняется над ней и прямо в лицо смотрит близко-близко. Она кричит, от своего же крика просыпается. И так каждую ночь. Очень боюсь, что увижу этих людей в одну из ночей, боюсь там оставаться.

Неловкость и молчание укрепились. Взгляды стали напряженными, неожиданными. Хозяева вышли на кухню, чтобы посоветоваться. За ними же вышли и остальные, — оставили нас в комнате одних.

— Ну все. Ты внутреннее задел. Сейчас с нами разбираться начнут. Их много. Лучше сваливать, пока они на кухне.

— Не должны. Они реально добрые. Если близко кто-нибудь из них подойдет, бери чай и ему в лицо, а дальше быстро рвем к выходу — не догонят. Фиг с ней — с обувью.

— Давай сейчас выйдем, пока они на кухне.

— Двигайся к выходу, а я их отвлеку.

Я подошел к кухне. Собравшиеся тихо обсуждали, что с нами делать.

— Давно-давно, когда еще читал разнообразную индуистскую литературу, впечатлился описанием шава-садханы. Садхака после совершения ритуала, после того, как оседлал труп и прошептал нужные слова, говорит «следующий раз принесу тебе слона и другие вещи». Врет, накалывает, пытается задурить голову блуждающим духам, летающим вокруг, и с недовольством созерцающим происходящее.

С криками мы выбежали из квартиры.

— Все эти квартирники — жесть, везде свои опасности. Не маски для фетиша, так невнятный шепот. Но у меня к ним — только хорошее. Я не хочу отчитываться перед людьми за свои чувства и взгляды. Меня сейчас трясет от страха.

Летел в Киев в маленьком самолете вместе с известным человеком. То, что он известен — я точно знал, но чем — не мог вспомнить. Он смотрел в окно автобуса, на котором нас везли к самолету, а я смотрел на него и пытался понять, кто же это такой. Блогер или дизайнер, или экономист-аналитик. Его зовут Артемий Лебедев — это я знал. Ну и все. По прилету он уехал куда-то по своим делам, в свою жизнь, явно далекую от моей жизни.

Прилетел в Киев для участия в телешоу «Танцуют все». Пограничник как узнал, что я участник шоу, подскочил на стуле, повернулся к своему коллеге, чтобы похвастаться, типа гляди, какие тут люди ходят.

Собирался там станцевать нечто антиэстетичное, огрести лютый позор, смиренно его принять и полететь обратно. Взял пиджачок, купленный осенью в секонд-хэнде для выступления на суде.

Но все ведь сложилось тогда, осенью! Я вышел на суде в этом пиджачке, рассказал о разнице между западным и восточным театром. Типа свет в западном театре нужен для эмоции, а в восточном — для символа. Упомянул в суде даже кашмирский шиваизм и бенгало-ассамский тантризм. А-а-а-а, какие ритуалы мы организовывали, чтобы вытащить Майю из тюрьмы. И танцевали, и заполняли собой судебные заседания, и готовили речи.

Майя рассказывала про тюрьму. Полгода сна. Почти все попутчицы были по 159-й или 228-й, но нормальные. И вообще, там нормально, как и в любом тревожно-бредовом сне. Она там делала дела, рисовала, двигала тумбочки, чтобы освободиться.

Лежал в дешевом киевском хостеле и вспоминал, как он когда-то запутался в своих руках во время танца. Как можно танцевать, чтобы запутаться в своих руках! Да, у нас своя антиэстетика, на нас свою бомбу сбросили, свое уродство породили. Уродливые танцы, дающие надежду!

В одном интервью попросили рассказать о танцах.

24. Танцуют все.

— Бродил по Бродвею.

— Как ты там оказался?

— Жил в Принстоне. Часто бывал в Нью-Йорке.

Думал сказать о мюзикле «Карусель», том самом, что прошел на Бродвее в августе 45-го, примерно в те самые дни, когда случилась Хиросима, про крик двух точек. Но не.

Я часто делаю растерянный вид и прохожу мимо людей, не глядя на них. Они провожают меня взглядами, и я вижу эти взгляды в отражениях: в стеклянных дверях, окнах.

В ночи явился глубинный страх.

Там. Там. Там. Там лежит дорога твоего глубинного страха. С виду неприметное здание, пустынные лавочки, ветер, заколоченные окна подвала. Заходишь в подвал, а там… глубинный страх, слепок всех фобий твоей жизни. Есть аспекты западной культуры, которые ставят целями проникновения во внутренние подвалы, к слепкам глубинных страхов.

Тогда мы приехали в Калькутту и у админа гостиницы спросили, есть ли в городе ночной клуб, где можно потанцевать. Он ответил,