Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

Неслышно вздохнув, Ирини заметила:

– Лишь бы мимо своего счастья не прошла. Уж слишком она хорошая и порядочная девушка.

– Не то слово! Кики довольна дочерью сверх всякой меры…

* * *

Матушка уехала, и Ирини особенно почувствовала себя одинокой. Ни с какой стороны нет ей поддержки. Мужа вообще в счет брать нельзя. Наташке вообще дела ни до кого нет: целыми днями и ночами сидит над книжками и учебниками. Ирини вспомнила, как они с Саввой перед поездкой поехали на вещевую толкучку, купили ему очередной костюм, а ей в тот раз купили понбархатное платье. Для Наташи тоже им встретилось симпатичное шерстяное платье, но на предложение Ирини купить его дочери, Савва сдвинул брови и сказал: «Я б ей купил платье!». «А, что такое? – спросила она тогда. «Ничего, обойдется», – ответил он и быстро прошел вперед. Она не стала спорить, портить себе настроение. Вредная, конечно, Наташка, грубит отцу, но хоть учится хорошо. Но почему-то младшим Савва был не против купить обновы. А ведь учатся не очень-то, особенно младшая. А не послушная какая! Все бы бегала по улицам. Домой не загонишь. Будет голодная бегать, но домой никак не затащишь. Родиться бы ей мальчишкой: все ее замашки мальчишечьи. Одна Катя более – менее спокойная, ласковая, домовитая. Попросишь сделать, никогда не откажет, тут же принимается за дело. Правда иногда делает не так, как хотелось бы, и тут Ирини не забывала ее обозвать «Бараном». Сколько раз себя за это ругала, но никак не избавится от привычки обзывать детей. Да, и доводят же, сил нет!

Савва тяжело переживал последствия последней совместной с женой поездки. Ирини полностью игнорировала его. Спали отдельно. Ирини в зале, на раздвигающемся диване – кровати. Дети сначала удивлялись, что они спят отдельно, а потом привыкли. Родители почти не разговаривали, а если приходилось, то на повышенных, раздраженных тонах. И, если кому-нибудь из них нужны были деньги или решить какую-то школьную проблему, они должны были обращаться сначала к одному из родителей, а тот уж отправлял для окончательного решения вопроса к другому. Девчонкам это, в общем-то нравилось быть бесконтрольными. Бывало, что и денег давали оба, и, если один не отпускал на танцы, другой давал разрешение.

Старшая Наташка, почти не бывала дома. Работала в детском саду, занималась на подготовительных курсах пединститута, проводила время с подругами. Домой приезжала покушать и переодеться. Савва тоже редко обитал дома, приходил поздно поесть и переночевать. Ирини большую часть времени проводила у тети Сони или Агапи. Агапи тоже делала теперь кладбищенские цветы и немного стала подниматься на ноги. Приодела детей и самой стало в чем на люди появиться. На Ирини она смотрела, как на спасительницу. Старшая дочь, красавица, была уже невестой на выданье. Она только, что устроилась на работу в галантерейную фабрику. Почти все дети помогали Агапи делать цветы, и это был их основной доход. Агапи больше не ждала денег от своего пропойцы мужа. А он злился и корежился, как мог: то посуду побьет, то саму жену поколотит, то детей разгонит.

– Ничего подрастут сыновья, посмотрим, как ты себя поведешь, – говорила Агапи смывая кровь с разбитых губ.

– Испугала своими недоносками! – таращил злые пьяные глаза Василий. – Пусть только трепыхнутся, – на одну ногу встану, другую оторву.

Это был обычный их разговор после мужевой очередной попойки. Испуганные дети разбегались по углам и ждали, когда все утихомирится. Старшая Аня всякий раз грозила вызвать милицию, но в последний момент мать останавливала ее: не хотела позориться. Ирини однажды попала, как раз после такого побоища. Она подошла к Ваське и пригрозила тюрьмой за побои. Василий попытался погнать ее из дома, но заплетающийся его язык в тот день, издавал мычащие звуки и Ирини большей частью смеялась над ним. Василию ничего не оставалось, как переползти в другую комнату и хлопнуть дверью.

У тети Сони теперь жили квартиранты, две студентки технологического института. Одна из них ее родственница из Чимкента. Девчонки днем учились, а вечером в основном помогали тете Соне делать цветы. Им хотелось заниматься своими делами, но тетя явно ждала их бесплатной помощи, и они вынужденно работали. Ирини не нравилось это. Тетя Соня всегда была прижимистой насчет денег, но нельзя же наживаться за счет чужого труда. И зачем столько денег ей? Сын работяга, теперь отец четверых сыновей, обеспечивает семью так, что можно позавидовать. Ее деньги не сделают ему погоды. Но тетя Соня хочет после себя оставить сыну наследство.

Ирини снились сны каждую ночь, одни интереснее и длиннее других. По утрам она занималась их разгадкой… Чаще всего ей снилось, что кто-то тонет или теряется. Снилась мама, братья, сестра, друзья, дети, но никогда Савва. Удивительное дело! Однажды он все-таки приснился. Как будто он упал и не может подняться, и она видит, что ему больно, смотрит, а лицо от удара посинело с одной стороны. Она заметалась, стала прикладывать смоченное в холодной воде полотенце. Полотенце все время куда-то исчезало, и она его долго искала, а мама ее помогала его разыскивать… Какой-то мучительный сон. Утром она видела, как он уходил живой и здоровый. Ирини вздохнула: слава Богу, ничего с ним не случилось, да и, что могло случиться?

Случилось очень скоро после этого сна другое: умерла Роконоца, ее нежно любимая мама. Случилось это неожиданно в одночасье, как рассказывала Кики.

* * *

Роконоца тяжело перенесла кончину золовки Кицы, сестры покойного мужа. Сын ее, Иван Стефаниди, похоронил ее на Девятом поселке, где мать прожила с ним все время после высылки; поставил ей богатое мраморное надгробие. Для Роконоцы она была близким родным человеком с тех пор, как вышла замуж за ее брата Илью Христопуло. Теперь ее не стало, умерла после долгой болезни по женской части. Золовка не любила ходить по врачам, вот и запустила болезнь. По воскресеньям, Роконоца с Ксенексолцей ставили ей свечи в церкви за упокой рабы Божьей Кирияки и часто плакали, вспоминая красавицу – Кицу. Она и в старости была хороша.

Все чаще и чаще вечерами, за вязанием, Роконоца вспоминала свою тяжелую безрадостную жизнь. Перед глазами вставали ее умершие дети, муж, родные. Мучил вопрос: живы ли в Греции брат, сестра? Где они? Где похоронен отец? Беспокоили мысли о жизни дочери в Джамбуле. Как теперь она решит поступить? Сумеет ли опять простить