Бесконечное землетрясение - Эван Дара

Поваленные соты проволочной изгороди. Длинное плоское безлесное поле, которое он мгновенно счел взлетно-посадочной полосой. Сферическая головка радара, завалившаяся и напоминающая украшение для торта. Смутное ощущение наличия в прошлом более крупных сооружений, которых больше здесь нет, — конвергенция сил там, где, по-видимому, находилась диспетчерская вышка.

Но. Ни одного грузовика, или автобуса, или тележки, даже ржавой или неисправной. Ни самолетов, колченогих или нет, хоть бы и переоборудованных в жилье. Ни сидений из зала ожидания или подносов из столовой в неестественных положениях — приспособленных для нового использования. Ни прямостоячих галогеновых ламп, волшебным образом присоединенных к источникам энергии. Ничего собранного, смонтированного, сваленного в кучу. Никого, кто бы смотрел волком или съеживался, защищая занятое место для себя или для своей семьи.

Там ничего. Но он искал не такое ничего. А ничего, которое породило бы что-то. Это место никак не отличается от любого другого на острове, у него лишь малость другая история. И теперь ни один самолет не может взлететь с этих разбитых полей или совершить на них посадку.

Он снимает тюрбан. Продолжает осматриваться вокруг. Разбросанные предметы, холодное запустение, покрытая шрамами земля. От этой приплюснутости, раздавленности не может произойти никакого покоя. А тот покой, который есть, неотделим от разрушения, а значит, может быть использован, а затем перечеркнут его неустойчивостью. Даже с насильственно опущенными руками его кулаки крепко стиснулись и ожесточенно колошматят по ногам. Превращают его грудь в полый трясущийся ствол. Он проклинает землю, никогда не дающую ни секунды передышки, освобождения.

Но он не сбежит. Инстинкт говорит ему, что он должен остаться здесь хотя бы на несколько минут. Чтобы стать свидетелем, чтобы оказать сопротивление. Чтобы прекратить думать. Но это только усиливает внутреннюю бурю. Это заставляет ноги бешено трястись, трепетать, как парус во время тайфуна, и он силится устоять на месте, даже сохранить вертикальное положение. Он говорит себе, что утихомирит эту землю слезами. Купит себе один квадратный ярд ослабленной тряски, смягчив землю под своими ногами. Но слезы текут с перерывами, спонтанно, он не может направить их к цели, чтобы хотя бы начать что-то менять. Постоять, не подвергаясь опасности, на одном месте даже одну секунду. Ему придется плакать обильнее, ручьями. Он неисправный ирригатор.

Он говорит себе, что не пойдет дальше в бывший аэропорт. Он чувствует это, словно понимание пришло к нему из глубины веков. Нет смысла посещать место, ничем не отличающееся от других, да к тому же принесшее максимальное разочарование. Оно не стоит калечащих лодыжки шагов. Многократных подтверждений. Он говорит себе, что, возможно, пришел сюда не напрасно. Чтобы обнаружить, что оазис устойчивости суждено найти в прекращении поисков оазиса устойчивости.

Он делает шаг, два от аэропорта, и землесмута отбрасывает его назад к площадке, которую он только что покинул. Он снова смотрит вниз, зачарованный ровным полем аэродрома, его молчаливыми изъянами. Разбитые вдребезги фрагменты прошлого, несокрушимые пустоты. Словно какой-то необъяснимый теллурический разум внушает ему запечатлеть эту картину в памяти. Показывая ему последний ориентир.

Ориентир, говорит он себе, который он сейчас бросает. Который он перерос. Говорит он себе.

План, система, модель, схема, расчеты — все это уходит. Он не станет замещать карикатуру карты другими карикатурами, называемыми его мыслями. Мыслями-карикатурами, которые, он знает, нельзя исправить. Иллюзия, помноженная на иллюзию, не принесет добра. Он встает, падает на левое колено, падает на бок. Прыжок земли опрокидывает его на спину, крылья лопаток хлопают о каменистую почву.

Но есть одна константа, нечто стабильное. Он знает это категорически. Он скорее обманщик, чем жертва обмана. Он встает.

Чтобы принять следующее решение, требуется четыре минуты. Что дальше — очевидно. Гора. Если есть в этом мире какой-то покой, который можно обрести, он найдет его и на другом конце света. Если центр земли можно использовать как точку отсчета. Если она идеально сферической формы. Усиливается ли сотрясение при уменьшении площади поверхности на большой высоте? От разреженного воздуха? Он был должен — должен — выбрать целью в первую очередь гору.

Он останавливает себя. Если его цель — генерировать цель, тогда цели нет вообще.

Он спотыкается об остатки корзины для мусора, радуясь тому, как ловко увернулся от металлических зубцов, подобно растрепанным волосам торчащих во все стороны из ее когда-то круглого верха. Затем колет себя резкими словами за то, что вообще упал на корзину. Когда он хватается за скелет корзины, опираясь на него, чтобы встать, острый металл входит в пыльную ладонь. Падая, он ударяет низ правого плеча, где есть не защищенная снаряжением щелочка.

Карта у него в руках. Обмякшая, замызганная, рваная по швам, словно в ней эволюционным путем образовались вентиляционные отверстия. Сегменты складываются в другие сегменты, создавая невероятную кубистическую картину. Он видит насыщенные цвета из рекламы — сливово-пурпурный, апельсиновый, румяно-яблочный, — предположительно обозначающие высоту, но нет ни цифровых показателей высот, ни координатной сетки. Слишком скругленные формы призваны направлять его — он отбрасывает карту. Смотрит, как она прыгает на земле. Наконец-то она точно описывает остров.

Когда его каппа ударяется о камень, он чувствует облегчение. Он больше не может падать. Это избавит его от дальнейших ушибов. Убережет от боли в передних зубах. От оглушающего шока, отдающегося вниз по позвоночнику.

План на будущее ясен. У него нет другого выбора. Он будет скитаться. Бродить бессистемно. Полагаться на интуицию и ощущения, для чего не нужно ни карты, ни подготовки. Лишь чистый инстинкт, чтобы исполнить задуманное. Планирование, ожидания, экстраполяция — с этим покончено.

И никакой цели. К чему она? Что здесь цели? Источники страданий. Иллюзии, претворяющиеся в реальность посредством их способности причинять боль. Неисправности воображения. Он говорит себе, что оазис устойчивости можно обрести, если не слушать собственные мысли.

Если он плывет по течению, если допускает власть случайности, значит, отрицает господство землетрясения над своей жизнью. Оно сделается его союзником, будет работать на него, толкая туда, куда он хочет идти. То есть куда угодно. Энергия толчков станет его энергией, сила противодействия — катализатором. Укрепляя его кредо, подтверждая его достижения. Его больше не будут сбивать с пути. Только указывать направление. Все движения станут его движениями, причем имеющими ценность.

Когда он шаг за шагом передвигается вперед и грудь ударяется о левое калено, правая нога резко разворачивается назад и его крутит вокруг своей оси. Он тяжело приземляется на поясницу, потом вскакивает, прыгает на месте в надежде наказать калено. Падая после очередного оглушительного удара, он