Стрекоза ты моя бестолковая - Татьяна Булатова

Маша умела. Просто никогда никому об этом не рассказывала, даже Косте. Все равно не поверит. А если поверит, напугается и будет смотреть на нее так же, как доктор в больнице, – подозрительно. Другое дело – Абрикос. Лежит и в ус не дует. Маша специально смотрела, есть ли у него усы. Есть, просто черные, поэтому не видно. Он весь черный, как клякса. Даже глаза. Только рот розовый и язык шершавый. Машенька проверяла, все правильно.

Голод заставлял ее подняться с дивана, и тогда она шла на кухню и долго изучала содержимое холодильника. Причем не потому, что внутри было много всего, а потому, что Маша не сразу понимала, что с этим содержимым делать. Муж, как правило, оставлял ей большую кастрюлю супа и всякий раз предупреждал ее перед отъездом: «Голодная не останешься. Суп в холодильнике. Молоко и хлеб в магазине. Понятно?»

– Понятно, – привычно отвечала Машенька и тут же забывала, где что.

Сообразив, для чего в холодильнике спрятана кастрюля, Маша выставляла ее на стол и, не разогревая, разбивала ложкой отвердевший слой жира и вычерпывала бульон, забыв про мясо.

Поковырявшись немного, она с облегчением закрывала кастрюлю крышкой и засовывала ее обратно. На следующий день суп вспенивался и оказывался непригодным к употреблению. Почувствовав неприятный запах, Машенька легко избавлялась от него: возвращала в холодильник, где он и оставался до Костиного возвращения. И сценарий этот никогда не менялся, несмотря на истошные вопли голодного Абрикоса. Но и к ним Маша оставалась абсолютно равнодушна, потому что знала: хотел бы – поел. Но кот оказался разборчив и почему-то отказывался от супа с подпорченной репутацией.

– Значит, не хочешь, – делала вывод хозяйка и вновь возвращалась к дивану, на котором было так удобно ждать Костю.

В этот раз до его возвращения из рейса оставалось еще два дня. Их оказалось достаточно, чтобы в квартире образовалась плотная атмосфера неприятных запахов кошачьего туалета, скисшего молока и несвежего постельного белья.

Несколько раз, видела сверху Нина Жданова, Машенька выходила из дома на улицу и, медленно перебирая ногами-спичечками, гуляла, периодически задирая голову и рассматривая над собой низкое январское небо.

– Господи, в чем только душа держится, – преисполнялась жалостью к соседке Жданова и вечером скреблась в дверь инопланетного существа.

Маша не открывала, и тогда Нина выскакивала на улицу прямо в халате, чтобы посмотреть, горит ли свет. Иногда за незашторенными окнами мелькала хозяйка, и тогда Жданова успокаивалась и возвращалась к себе на третий этаж.

Само собой разумеется, что за время Костиного отсутствия Маша не решила ни одной поставленной задачи: больничный остался открытым, место посудомойки вакантным, а контора продолжала рвать и метать на предмет пропажи не такого уж и ценного работника – «проводника на железнодорожном транспорте». Зато у Абрикоса появилось новое имя, на которое он начал отзываться, потому что хозяйка его произносила практически каждую минуту.

– Костя-Костя-Костя-Костя! – кричала Машенька с дивана и хлопала по нему ладонью. Кот легко запрыгивал, сворачивался калачиком у нее под боком и начинал свою долгую песнь.

Никогда еще так быстро не пролетали дни в отсутствие мужа. Маша не смотрела на числа в календаре, не выглядывала в окно, она жила так, как хотела: неторопливо, без суеты, в обнимку с тем, кто носил дорогое для нее имя.

Вернуться в реальность ее заставило даже не возвращение Кости из рейса, а стая снегирей, облюбовавших стоявший во дворе молодой паклен.

– Господи, – выдохнула Машенька и, приклеившись носом-пуговицей к обледеневшему окну, поскребла по стеклу пальцем. – Красненькие какие… Птички, – проговаривала она еле слышно с интонацией ребенка, только-только начавшего осваивать мир.

– Красиво? – поинтересовался вышедший из душа свежевыбритый Костя.

– Очень, – согласилась Машенька, не поворачивая головы в сторону мужа. – Надо Костю позвать, пусть посмотрит.

Рузавин напрягся:

– Вообще-то я здесь, – напомнил он жене.

– Да, – согласилась Машенька. – Я вижу. – И тут же зачастила: – Костя-Костя-Костя-Костя!

Абрикос не заставил себя долго ждать и влетел на кухню в расчете на то, что его наконец-то покормят. В миске ничего не было. Он разочарованно посмотрел на соседей по квартире и, недовольно скрипнув, легко запрыгнул на подоконник.

– Смотри, – приказала ему хозяйка и положила руку на холку. – Видишь, птички? Это снегири. Вон какие красные.

Абрикос, он же Костя, шевельнул ухом и высвободился из-под Машенькиной руки.

– Смотри, – снова приказала она ему и, схватив животное, ткнула его в окно мордой. Коту это не понравилось: он попытался цапнуть зачарованную красотой хозяйку.

– Маш, – обомлел Рузавин. – Ты что же, кота Костей зовешь? Как меня?

Жена наконец-то повернулась к супругу лицом и, подняв брови, беззлобно спросила:

– Тебе что? Жалко?

– Мне не жалко, – объяснил он ей. – Просто странно. Я – Костя, и он – Костя. Чепуха какая-то.

– Не чепуха, – оборвала его Машенька и объяснила: – Раньше у меня был один Костя, а теперь – два. Раньше ты уехал – и я одна, а теперь – с Костей. Так же лучше?

Рузавин не нашелся, что ответить. Подумав минуту, возобновил разговор.

– Давай, – обратился он к жене, – пока мы все дома, ты не будешь его называть Костя. Только когда я в рейсе. Договорились?

– Нет, он уже привык, – отрезала Маша и пообещала: – И ты тоже привыкнешь. А еще я хлеба купила. И кефир. И Нина ватрушку принесла, сказала: «Надо есть, а то муж бросит».

– Так и сказала? – удивился Костя.

– Так и сказала.

– А ты? Съела?

– Нет, – призналась Машенька и насупилась. – Нам не вкусно.

– А где ватрушка-то?

– Там, – Маша показала на мусорное ведро.

Костя вытаращил на жену красные от недосыпа глаза, недоумевая, откуда взялось такое сопротивление ко всему, что связано с заботой сердобольной соседки.

– Ты зачем выкинула-то? Она же старалась! Для тебя, между прочим!

– Для тебя, – поправила мужа Машенька. – А не для нас с Костей.

И тут Рузавин рассвирепел:

– Не смей называть Абрикоса Костей!

Машенька, не привыкшая к тому, что на нее кричат, сначала удивилась, о чем свидетельствовали вскинутые на ее круглый лоб бровки. А потом так припечатала мужа своими стрекозиными глазами, что тому стало не по себе – закололо где-то чуть выше переносицы и стало жарко. «Еще этого мне не хватало! – испугался он и лихорадочно стал вспоминать советы Михалыча, но ни один из них, как назло, не шел в голову. – В конце концов, мужик я или не мужик?» – не нашел ничего лучшего Костя и назидательно изрек:

– Знаешь что? Ты на