Стрекоза ты моя бестолковая - Татьяна Булатова

меня так не смотри. И вообще, устраивайся-ка ты, Маш, на работу. Хватит дома сидеть. Ты ж не больная. Ты молодая женщина, тебе жить надо, с людьми видеться, а не на диване лежать с кошкой в обнимку, как с дитем малым. Поняла?

Но Машенька сделала вид, что увлечена происходящим за окном, и отвернулась.

– Ты что, нарочно?! – заголосил Костя, не зная, как сдержать клокочущее внутри бешенство. – Нарочно ко мне спиной повернулась?! Посмотри на меня! Я с кем разговариваю?

– Не знаю, – поджав губы, обернулась Маша.

И Костя впервые почувствовал, что готов ударить ее. Причем ударить с такой силой, чтоб рассыпалась прямо здесь на части и исчезла, истлела, испарилась, как будто и не было ее в этой жизни никогда.

– Не знаю, – скорбно повторила Машенька и подошла к мужу. – Ничего я не знаю, Костя, одно помню: ты – Костя, я – Маша. И все.

Рузавина снова обдало жаром, только теперь жаром стыда. Он притянул жену к себе и поцеловал в круглый восковой бледности лоб:

– Э-э-эх, – простонал Костя. – Стрекоза ты моя бестолковая… Как ты жить-то будешь? Вдруг со мной чего?

– А я не буду, – пообещала Машенька и высвободилась из объятий. – Зачем?

От этого «зачем» у Рузавина засосало под ложечкой, и он послушно поплелся следом за женой, совершенно забыв о том, зачем шел на кухню. Как в старые добрые времена, когда еще звучала нехитрая мелодия в его голове и не хватало времени на еду, Костя лег на диван рядом с Машенькой и почувствовал, как напряглась ее худенькая спинка. Коснулся бережно, чтобы не напугать. Нежно поцеловал в шею и потянул жену на себя: та легко поддалась и развернулась к мужу, насильно удерживая в руках вырывающегося Абрикоса.

– Убери кота, – хрипло попросил Рузавин и попробовал развести Машины руки.

– Не надо, не трогай. Пусть Костик рядом будет. А то ему одному скучно.

И вот тут Костино терпение закончилось – он в ярости вскочил с дивана, впервые обозвав жену безнадежной дурой.

Машеньку слова мужа не обидели, она улыбнулась Абрикосу и прижала его к себе, отчего тот недовольно мяукнул.

– Ну что ты вырываешься? – заворковала Маша с котом, никак не реагируя на Костю. – Подумаешь, папа сердится, – объясняла она выпустившему когти Абрикосу, лапы которого торчали в разные стороны.

– Какой я тебе папа? – взвизгнул Костя и сел на стул.

– Это не мне, – хихикнула Машенька. – Это ему. Мальчику нашему маленькому.

В этот момент черный «маленький мальчик» как-то умудрился вывернуться и оттолкнулся от хозяйки, оставив у той на руках моментально закровоточившие полосы.

– Доигралась? – позлорадствовал Костя и скрестил руки на груди.

Ничего не ответив, Маша отвернулась лицом к стене.

«Вот и поговорили», – про себя подытожил Рузавин и начал одеваться.

– Ненадолго, – буднично сообщил он супруге и спешно выскользнул в холодный подъезд, где тут же нос к носу столкнулся с Ниной Ждановой.

– Здрасте, – заметно обрадовавшись, поприветствовала она его, смахнув с лисьего воротника налипший снег.

– Здрасте, – только и буркнул в ответ Костя, поймав себя на мысли, что встреча некстати, не вовремя: ему бы выйти скорее, а тут стой, разговаривай.

– Когда вернулся-то, Константин? – игриво спросила его Нина и расстегнула пуговицу под воротником. – Чёт вспарилась вся, – сообщила она наивно и, не умея скрыть свою радость, широко улыбнулась: – Дежурить ваша очередь. Вымоет твоя-то?

– Сам вымою, – отмахнулся Рузавин и попытался пройти к лестнице, но Нина его остановила:

– Чё? Совсем не может? Она, может, больная у тебя? Как ни зайду, сроду дома. Чё, говорю, на работу не идешь? А она мне: «Костю не с кем оставить». А я думаю еще: «Какого Костю? Чё Костю-то?» Ты ж вроде в рейсе. Жалко прям: такая молодая!

– Нормально все, – потупился Рузавин и вновь сделал шаг в сторону лестницы.

– Как же нормально? – Жданова расстегнула еще одну пуговицу. – А то я не понимаю? Она у тебя, как скинула, вроде умом повредилась.

Костя побледнел, снова рыпнулся, но Нину обойти оказалось не так-то просто.

– Ты знаешь чё, Константин… Ты подъезд-то не мой. Сама вымою. Опосля, если вдруг заболею, ты за меня подежуришь. А то я не понимаю? – прошептала она, наклонившись к Рузавину так близко, что он почувствовал ее дыхание. Оно было на удивление свежим: словно Жданова холодный березовый сок пила. И пахло от нее вкусно – не духами, по-другому. От Нины пахло уютом и здоровым женским телом.

– Спасибо, – смутился Костя и хотел даже пожать руку соседке, но вспомнил, что она женщина и вроде как не положено бабам руки-то жать, поэтому от греха подальше засунул свои в карманы шубняка.

– Да не на чем, – пожала плечами Жданова и, расстегнув еще одну пуговицу, стала медленно подниматься по лестнице. Когда она добралась до площадки второго этажа, соседа и след простыл. – Хороший мужик, – улыбнулась самой себе Нина и про себя подумала: «Мне бы такого. Уж я бы…»

* * *

Пока Жданова додумывала, как это «уж я бы», Рузавин стремительно двигался в сторону когда-то своего общежития, где неподалеку в двухэтажной сталинке с вечными дырами в рыхлой штукатурке проживали Елисеевы – Михалыч и его вездесущая Клавдия.

Дверь в квартиру машиниста оказалась открыта: когда дети гуляли во дворе, Клава принципиально ее не закрывала – так она оберегала свой хрупкий покой от сыновних «мам, воды дай», «мам, пописать», «мам, еще полчасика», «мам, выгляни в окно» и т. д.

– Михалыч! – позвал Рузавин наставника, но через порог перешагивать повременил.

Машинист выплыл из недр квартиры в семейных трусах, поверх которых свисала пуховая шаль. Косте стало весело: не каждый раз такое увидишь. Заметив изумленный взгляд помощника, Михалыч сгорбился и пожаловался:

– Радик разбил. Прям мо́чи нет, поясница отнимается, хоть на больничный уходи.

– Вот и уходи! – проорала откуда-то Клава, но в коридор не вышла, а поздоровалась откуда-то издалека: – Заходи, Костя.

– Я на минуту, – пообещал Рузавин и объяснил Михалычу цель своего визита: – Мне это… С Клавдией Ивановной поговорить бы.

– Ну так поговори, – разрешил Михалыч и заковылял в кухню. – Чё стоишь-то, Костян? – бросил он, не оборачиваясь. – Давай, будь как дома.

Разувшись, но не сняв с себя шубняк, Рузавин двинулся вслед за товарищем.

– А ты чего не разделся-то? – набросилась на гостя Клавдия и со всем рвением взялась за мужа: – Предло́жить, что ли, трудно? Не видишь, стесняется.

– Чего это он стесняется?! – запротестовал Михалыч и призвал своего помощника к ответу: – Ты чё, Костян, стесняешься, правда?

– Ничего я не стесняюсь, – покраснел Костя, и это не ускользнуло от глаз наблюдательной Клавдии.

– Ты давай его еще больше в краску вгони! –