Стрекоза ты моя бестолковая - Татьяна Булатова

– Ребятня пришла, – пояснил измученный Михалыч и поморщился. – Санки, видать, упали.

– Чисто лошади! – Клава вернулась в кухню. – Ты лег бы, Ген, – обратилась она к мужу. – Лежать тебе надо.

Услышав, как жена машиниста называет того по имени, Рузавин в очередной раз смутился. Что наставника зовут Геннадий Михалыч, он, разумеется, не знать не мог, но что его можно называть Гена, вот это точно не укладывалось в Костиной голове. Какой Гена? Геной можно называть кого угодно, но точно не Михалыча в его сорок с небольшим лет.

Пока Рузавин размышлял над неожиданно обозначившейся проблемой, супруги Елисеевы не переставали препираться по поводу внезапно наскочившего на Михалыча недуга.

– Ложись, – настаивала Клавдия и обещала мужу незавидные перспективы. – Обезножеешь ведь, леший. Кто детей кормить станет?

– Ты! Ты же у нас не безрукая! – сопротивлялся Михалыч и кривился от боли.

– Я-то не безрукая, – сердилась Клава. – Зато ты безголовый!

– На себя посмотри, чувырла! – Михалыча явно приободрило Костино присутствие, отчего он стал смелый и резкий на слово.

– Чувырла, говоришь? – обиделась Клавдия и недобро прищурилась. – А чего ж ты, хрен старый, чуть что к чувырле-то бежишь? Бежал бы в контору, пусть тебе там первую помощь оказывают.

– И окажут! – самонадеянно заявил Михалыч и потянулся было к помощнику, чтобы хлопнуть того по спине, призвав в свидетели.

Хлопнуть не получилось – машиниста Елисеева пронзила такая боль, что тот не просто не дотянулся, а замер где-то в пути, матеря все что можно.

Воспользовавшись моментом, Клавдия тут же попыталась укрепить собственные позиции:

– Доигрался? Вот так тебе и надо. Всегда говорила, говорю и буду говорить: обидишь меня – мало не покажется. Видал, как Боженька тебя покарал?

– Да замолчи ты! – не выдержал Михалыч и попробовал подняться. – Все, мать, – пожаловался он. – Видно, ноги отказали – встать не могу.

– Да ты чё, Ген?! – всполошилась Клава и бросилась к мужу. – Ты чё говоришь-то? Зачем это ноги отнялись?! Да чтоб язык у тебя отсох! Ноги у него отнялись. Вставай-ка, вставай.

– Не могу, – простонал Михалыч и с мольбой посмотрел на всесильную Клаву.

– Как это «не могу»?! – изумилась она. – Могу, говорю.

– Не могу, – испуганно выдохнул Костин наставник и жалобно попросил: – Может, нальешь, Клав?

– Чё?! – оторопела жена и поджала губы, отчего они вытянулись в тоненькую полосочку. – Нальешь?! Ко-о-о-сть! – не поворачивая головы, обратилась она к Рузавину. – Ты слышал?

Гость тактично закашлялся и ушел от ответа.

– Это у него ноги, значит, отнялись? Встать он не может! Да чтоб тебе! Ты и в гробу просить налить меня будешь?

– Не буду, – отказался Михалыч. – Когда я в гробу лежать буду, сама налить захочешь, да только некому будет…

– Ничего! – успокоила его Клавдия. – Мне двух пацанов одной поднимать, найдется, значит, кому налить, не переживай.

– А ты меня не пугай! – грозно прикрикнул Михалыч и снова попытался подняться, но боль была столь сильной, что самое большее из того, что получилось у Костиного наставника, так это самую малость отклячить свой сухой зад, обернутый в серую пуховую шаль. – Все! – объявил Михалыч и скорбно добавил: – Зови, Клава, детей. Прощаться буду.

– Вы это… – забеспокоился Костя и обратился к жене наставника: – Может, «Скорую» вызовете? Это не шутки, когда ноги-то того. Глядишь, укол какой сделают или в больницу заберут?

– Да разве этот хрыч в больницу-то поедет?! – развела Клавдия руками.

– Не поеду, – подтвердил Михалыч. – Чего я там не видел? Если Бог приберет, уж лучше дома, – глубокомысленно произнес он и строго посмотрел на жену: – Нальешь? А то ведь совесть потом замучает!

– Не замучает, – обнадежила мужа Клава, но сама таки под стол полезла, чтобы отворить дверцу «зимнего» холодильника, скрытого от обитателей квартиры в глубокой нише под подоконником.

Михалыч сделал вид, что не видит, и победоносно взглянул на своего помощника, горделиво подняв мохнатую бровь.

– На! – вынырнула из-под стола Клава и выставила перед мужем закупоренную газетой початую бутылку водки с этикеткой «Столичная». – Подавись!

– Один не пью, – как отрезал Михалыч и мрачно посмотрел на потолок. – Потому что не имею такой привычки. Что я, алкаш?

– А то не алкаш? – скривилась Клавдия и снисходительно поинтересовалась у Кости: – Выпьешь с ним?

Рузавин растерялся и не нашел что ответить. С одной стороны, пришел он к Елисеевым с одной-единственной целью – посоветоваться с Михалычевой Клавой по поводу Машеньки. И это означало, что всеми правдами и неправдами он должен демонстрировать особую лояльность именно в адрес хозяйки. С другой стороны, Михалыч ему тоже не посторонний человек, отец почти. Значит, и его надо уважить. Почувствовав себя сидящим на двух стульях одновременно, Костя принял соломоново решение и предложил Елисеевым:

– Может, я пойду? А то вроде как не вовремя.

– Не пойдешь ты никуда! – как отрезала Клавдия и тут же набросилась на мужа: – Вот видишь? Ни один нормальный человек не выдерживат!

– Конечно, не выдерживат! – подтвердил ее слова Михалыч. – С тобой, кроме меня, кто выдерживат-то вообще?! Смотри, Костян, учись. Это твоя пока такая стрекоза, а заматереет, как эта будет, хоть из дома беги.

– Вот и беги, – разрешила ему жена. – Далеко все равно не убежишь. Перед людьми даже совестно.

– А я ничего не крал, никого не убивал, меня совесть не мучает, – с пафосом произнес Костин наставник, – а то, что выпить у себя в доме после рейса, так сказать, в свой законный выходной, еще и для здоровья, так имею полное право. За это, между прочим, в тюрьму не садют и в рай ворота не захлопывают. Опять же, Клава, и тебе польза. Господь-то с неба посмотрит, как ты тут со мной мучаешься, и к себе приберет, прям к ангелам, как ты и хотела. Потому – налей и не позорь меня перед людями, потому что не мужик к бабе приставлен, а она к нему, и он в доме хозяин, как ни крути. Правда, Костян?

Рузавин деликатно пожал плечами.

– А я тебе говорю: правда! – подытожил Михалыч и вновь обратился к Клавдии: – И закусить, мать, давай. Чего там у тебя есть?

Клава, внимательно выслушав речь мужа, безмолвно достала из буфета три рюмки и выставила их на стол. Михалыч пристрастно посмотрел на содержимое бутылки, приблизительно прикинул расход и успокоился:

– И закусить, – напомнил он жене, на что та привычно проворчала:

– Поучи меня еще, – и достала из холодильника тарелку со студнем и неполную глиняную миску квашеной капусты.

– А сало? – строго уточнил Михалыч.

– И сало! Подождать не можешь будто! Чай, у меня не