Кризис чужого возраста - Маша Трауб

прожили вместе почти пять лет. Степан очень хотел детей и говорил, что мы сразу же поженимся, как только я забеременею. Такое вот странное условие, которое отчего-то не казалось мне странным. Сейчас бы я, конечно, даже не начала отношения с такими вводными. Но тогда я была влюблена в Степана и считала, что его желание иметь детей – прекрасно. Почему бы ему сначала не жениться на мне, а потом подумать о детях? Жаль, что так и не задала этого вопроса.

Забеременеть естественным путем у меня не получалось. Врач сказала, что в моем случае поможет только ЭКО. Я рассказала это Степану, после чего он предложил расстаться. Сказал, что ему нужны «нормальные» дети, а не «из пробирки». Я тогда посмотрела на него и удивилась – как можно было прожить с этим человеком пять лет и хотеть выйти за него замуж? Когда я читала в литературе, что у героя «вдруг раскрылись глаза» или «пелена спала с глаз», не очень понимала эти образные выражения. А вот теперь ощутила все сполна. Это состояние не придумано писателями, оно существует в реальности, когда ты вдруг смотришь на человека и не узнаешь его. Точнее, видишь в совершенно другом свете, в другом преломлении. Жаль, что я гуманитарий, а не физик, наверное, могла бы больше объяснить про преломление.

Про Степана знал Игорь, маму я так с ним и не познакомила. Игорь сказал – «скатертью дорога». Мне оставалось только согласиться. У меня был еще некоторый опыт отношений, но каждый раз я спрашивала себя – хотела бы жить с этим человеком? Просыпаться, засыпать в одной кровати? И каждый раз отвечала – нет. Возможно, потому, что у меня не было образа отца и я не знала, как строить отношения, как выбирать спутника жизни. Хотя, думаю, это полная ерунда. Отец тут совсем ни при чем. Просто мне не встретился мужчина, которому можно было бы полностью довериться, который примет меня без всяких условий и оговорок. Моей маме, получается, тоже не повезло. Значит, отец не был тем самым единственным, раз они расстались. А дети, мы с Игорем, оказались побочным эффектом, не более того.

Наконец я добралась до маминого секретера, к которому нам с братом категорически запрещалось даже приближаться. Гадала – выбросить его сразу со всем содержимым или все же разобрать? Имею ли право просматривать мамины документы? Позвонила брату.

– Господи, конечно, открывай его уже! У нас нет документов на квартиру. Ничего нет. Вдруг там какие-то долги по кредитам или задолженности по квартплате? – ответил брат.

– У мамы долги? – хмыкнула я. Это звучало как оксюморон. Мама все дела держала в идеальнейшем порядке.

В секретере был порядок, кто бы сомневался. Все разложено по папкам. Мама сохранила тетради, в которых записывала результаты техники чтения учеников. Дети должны были прочесть определенное количество слов за определенное время. Мама заносила результаты в тетрадь, которую разлиновывала от руки. Там же, на отдельной полке, лежали сочинения детей, которые маме показались интересными. Наверное, стоило найти учеников или родителей и передать их, но у меня не было никакого желания общаться, слушать, как приносят соболезнования. Да и вряд ли спустя столько времени эти детские опусы кого-то бы заинтересовали. Я взяла пакет, куда решила складывать все ненужное. Туда же отправилась тетрадь со списками учеников, так и не сдавших стихотворение наизусть. Оказывается, мама и такую отчетность вела. Я полистала – Тихон Яковлев не сдал ни одного стихотворения. Везде стояли точки. А Даша Крупинина была, судя по всему, отличницей – сплошные пятерки. Интересно, где сейчас Тихон Яковлев и Даша Крупинина? Как сложились их жизни? Сейчас им лет по тридцать приблизительно. Вряд ли они остались в городе.

Я продолжала разбирать мамины блокноты, тетради. Казалось, она хранила буквально все. Наконец под очередной стопкой я нашла документы на квартиру. И там же, в этой же папке, – адрес. Новосибирск. Если честно, мне стало нехорошо. Пришлось дойти до сумки и вытащить таблетницу. Рассосала таблетку. Когда я жаловалась на скачущее давление, головокружения, мама всегда отвечала, что это полная ерунда. Мол, ей тогда только в гроб ложиться. Какие проблемы могут быть у меня – молодой и здоровой? Я так и не рассказала ей, что бесплодна – официальный диагноз. Я не вела беспорядочной жизни, не делала абортов, но так случилось. И это оказалось проблемой. Степан от меня ушел. Другой человек для постоянных отношений так и не встретился. Головокружениями страдала часто. Только Игорь об этом знал. У нас даже было кодовое выражение: «Ну что, топливо у вертолетов закончилось?» Я говорила, что перед глазами – опять вертолет. Иногда мне приходилось закладывать лишние сорок минут перед выходом из дома на работу, чтобы принять таблетки и прийти в себя. Прошла обследование, которое, к счастью, ничего не выявило. Никаких опухолей в мозге. Но давление все еще скакало, и я не всегда могла сразу встать с кровати. Как правило, это происходило на фоне разъездов. Я не любила путешествовать, никогда не была легкой на подъем. Приезжала в аэропорт за три часа, всегда нервничала. Все время что-то теряла – то перчатки, то шарф, то зонт. Без конца проверяла сумку – кошелек, документы, билеты. Всегда все делала заранее, но даже это не спасало – могла перепутать билеты отправления и назначения. Купить не из Питера до Москвы, а из Москвы до Питера. Или забронировать рейс, перепутав месяц вылета. Игорь надо мной смеялся – говорил, что я в трех соснах заблужусь. Я соглашалась. Так было и в моем детстве. Все время забывала в раздевалке сменку, тетради в классе. Могла выйти на улицу без пальто, потому что просто не смогла его найти.

– Ты патологически несобранная, – сердилась мама.

Да, так и было, пока я сама не начала преподавать, профессионально оказавшись патологически собранной. Никогда ничего не забывала – уроки, тесты, коллоквиумы. Когда речь шла о деле, становилась пунктуальной и ответственной, а в частной жизни могла забыть паспорт на паспортном контроле аэропорта, кошелек на заправке, рюкзак в автобусе. Все время что-то теряла, причем важное – документы, деньги, конспекты, флешки, наушники.

Игорь считал, что я просто освобождаюсь от ненужных вещей. Мама с детства называла меня «растеряхой». Не знаю, кто из них прав.

– Нам придется найти нашего отца, – я позвонила Игорю, когда смогла отдышаться и подействовала таблетка.

Он молчал.

– В мамином секретере лежали документы на квартиру и адрес в Новосибирске. Квартира принадлежит отцу, не маме, – объяснила я.