Красная Поляна навсегда! Прощай, Осакаровка - София Волгина

– Как само озеро? – полюбопытствовала Наташа. – Я там ни разу не была.

– Ништячное! Вода прозрачная, теплая.

Женька быстро жевала и разглядывала жующую Катерину, наконец, заглотнув очередную порцию и улыбнувшись, обратилась к Кате:

– Ну рассказывай, Катюха, как жизнь, какие планы?

Ирини, пересев в единственное на весь дом, кресло, наблюдала за своими тремя дочерьми, так давно не сидевшим за одним столом. Теперь они взрослые девушки и каждую из них надо достойно выдать замуж. На глаза иногда набегали слезы, она отворачивалась и незаметно смахивала их.

* * *

Уже неделю Кики не могла спокойно спать. Во-первых, стало известно, что к Ирини вернулась Катька. Ух бы и дала бы она этой дурочке за все ее глупости. Но, Слава Богу, хоть вернулась! Бедная Ирини! И… как она все это переносит? Кики очень переживала за сестру и племянниц. Страшилась, что люди скажут, осудят, неправильно поймут. Подумают, что Ирини плохая мать, раз от нее сбежала дочь.

И второе, из-за чего не спалось: Анечку сватали в Джамбуле. Кики делала расчеты сколько уйдет на свадьбу, чтобы достойно выдать дочь замуж. В последнее время она успела еще прикопить денег, рубль к рублю складывала на приданное дочкам. Для Ани давно были готовы полностью постель: матрас и одеяло из верблюжьей шерсти, две пуховые подушки, четыре простыни и столько же пододеяльников. Кастрюли белые никелированные. Ложки, вилки, другая посуда. Отрезы на платья. И так денег еще подарит, хватит на первое время. Больно было думать, что Аница уходит от нее. Сколько она ей помогла в борьбе с нищетой! Какая она была хорошая дочь! За все время, с самого рождения, Кики не могла вспомнить случая, чтобы старшая дочь сделала что-то не так. Это при ее-то требовательности! Золотая у нее дочка! Куда там младшей и даже любимому сыночку до нее! Не говоря уже о непослушных Ирининых дочках! Они умудрялись даже в гостях вести себя непотребно. Кики подробно вспомнила позапрошлогодний случай с Катькой. Вспомнила, как тогда у нее вдруг стиснуло виски от такого поведения племянницы. И как тогда, Кики снова пережила и как будто переварила тот случай:

– Почему это наша Катя стоит так близко с Гришкой, – спросил тогда брат Харик, щуря близорукие глаза, всматриваясь в лица подростков за окном. Те стояли на небольшом пустыре, прямо перед домом.

– Каким Гришкой? – Кики подошла к окну и сразу узнала соседского пацана.

Она вспомнила, что совсем недавно видела их сидящих рядышком на их длинной лавочке, как бы в стороне от остальных детей.

Харитон отвернулся от окна, сморщившись, как от зубной боли.

– Иди скажи ей, чтоб шла домой, – процедил он сквозь зубы.

Открыв дверь, с порога, Кики крикнула ей идти домой.

– Сейчас, – ответила Катя, едва повернув голову.

Прошло минут семь – восемь, картина за окном не менялась.

Харитон встал, снова подошел к окну, нервно заходил.

– Пойди, позови ее, тем бистис! – проговорил он гневно. «Тем бистис» – было самым матерным словом у брата. Кики поспешила выйти. Брат редко гневался, его трудно было вывести из равновесия. Она почти вплотную подошла к Кате:

– Пойдем, дядя Харик зовет тебя, – сказала она непререкаемым голосом. Ее бы Аница испугалась бы этого тона, побежала бы домой без оглядки, а эта красавица и ухом не повела.

– Сейчас, уже иду, – ответила она, не скрывая раздражения.

Оторопелая Кики вернулась и никак не могла толком объяснить брату, какой именно произошел разговор с непутевой племянницей.

– Тем бистис, как Ирини воспитывает своих девчонок! – злился Харик.

Хлопнула дверь, зашла, наконец, Катя. Хмурый дядя, не глянув на нее, вышел из комнаты. Кики, конечно, прополоскала ей мозги в тот раз, но толку от этого явно было мало: в глазах строптивой племянницы не было раскаяния, а только обида, дескать: «А что я такого сделала?»

Ну, а через месяц, уже из Джамбула, эта «красавица» прислала дурацкое письмо этому русскому Гришке! В следующее лето, когда Иринины младшие приехали на лето, Кики, конечно, попыталась вставить мозги, но столкнулась с удивительной твердолобостью, с какой племянница воспринимала критику тетки.

Кики усмехнулась: «Неужели она думала, что я ей желала зла?» Опять с благодарностью подумала о своей старшей. С улыбкой вспомнила тот единственный случай, когда Аница огорчила ее. Дочь была уже в восьмом, последнем ее классе. Миловидная девушка. Кики особенно нравилась ее коса. Толстая, в руку, черная, вороного крыла, она спускалась ниже пояса. Как раз девчонки с ее класса одна за другой стали отрезать себе челки. Такое дурное поветрие Кики совсем не нравилось и, на просьбу дочери тоже отрезать, она ответила категорическим запретом. Как потом выяснилось, девчонки засмеяли ее, дескать, что там у тебя за такая строгая мать, убьет что-ли тебя? И вот Кикина Овечка подстригла себе челку, да, видимо, от волнения – неровно. Так что пришлось ее подровнять. Челка встала ежиком. К материному приходу с работы она надела на голову косынку. За столом Кики спросила ее с какой стати она напялила ее. «Просто так», – был ответ. Стянув косынку и, увидев, ежик, Кики ухватила куцую челку и прошлась с ней по кухне. Дочь угнув голову, глотая слезы, молча плелась за ней. Кики никогда ее не била, это было ей первым наказанием. Ни слова упрека не услышала остывшая мать. Такая вот у нее старшая. И, как у нее сложиться теперь жизнь?

Кики молилась каждое утро и каждый вечер, просила Бога благословить ее дочь. Помочь ей привыкнуть к этому человеку. Помочь перенести трудности, которые, она знала, обязательно будут. Она заранее жалела свою терпеливую, почти безропотную дочь. Правда, хоть Аница редко сопротивлялась или спорила, но, если решалась – то говорила резко и хлестко. Всем становилось ясно, что ей не по нраву и чего бы она хотела. Не совсем нравился Кики ее последний жених. Староват для нее и, вообще, что-то в нем было не то. Она спросила дочь, может, не стоит за него выходить, но Аница ответила, что тянуть больше некуда. Туда дальше и такой не посватается.

Жених был старше на девять лет. Все обстряпывала многоопытная сватья, родственница Лизы Кесериди, соседки Ирини. Ефросинья Конаки была веселой, напористой женщиной, за пятьдесят. А то, как бы она могла бы отбить Митьку Кесериди у семьи, где было трое дочерей, старшая уже замужем. Митя, брат Лизиного мужа, Тимофея, говорил, что надоела русская жена, все-таки жениться надо на женщине своей национальности.