Русская нарезка - Павел Кушнир

Спокойные и ясные глаза. Осмысленная сила — скорее снисхождение, чем доброта. Долгое время видел только светлые рыла. Ходил по маленьким улочкам без машин с од­ной из тысячи башен в далёкой перспективе... Снег больши­ми тёплыми кучами, выводки кнопок с фамилиями жильцов. Архитектура — сытая игра с провалами в тёмный, безраз­личный, радостный мир. Нарезал несколько больших, часо­вых вокруг метро. Коричневая зима...

Вот я и в Германии. Может быть, проеду недалеко от того места где ты родилась... По коричневому снегу на другом бе­регу большими шагами идёт, засунув руки в карманы и опус­тив голову, одинокий человек. Детская площадка, сотни уток и чаек, парень с чёрной гитарой... Холмы разглаживаются... Хейденау. Чешем без остановки. Удручающий индустриаль­ный пейзаж — похоже, что Хейденау в пиздеце; теперь во­круг равнина; поезд сбавляет ход...

Дрезден. Огромные своды вокзала, секундная стрелка ча­сов с кольцом, как часовая. Вагон заполняется людьми. Голо­ва плывёт, хочется жрать. В Берлине будем через два часа. Голубь с культями вместо ног — бойко ходит на культях, да­же стоит, слегка опираясь на хвост. Нашёл сухую мандари­новую корку, начал её энергично клевать. Ничего не отклё­вывается, но он и не пожрать хотел, а покрушить, повоевать. Перед табло с отправлением поездов иностранцы самые раз­нообразные, всех мастей и возрастов, с одинаковым стеклян- но-бараньим выражением поднимают головы...

Томик Солженицына оставил в гостинице. Настольная лампа без выключателя загоралась и гасла от прикосновения к подставке и яркость менялась перемещением руки вдоль ствола. Постели в гостиницах становятся всё чище и чище. Кажется уже, что чище быть не может, но в следующий раз оказывается ещё чище, ещё белее. Видел как в телефонной будке молодой чешский торчок забивал косяк... Трава в круг­лой жестяной коробочке, такую в ботинок не спрячешь. Ме­ня охватило желание подойти к нему купить или отобрать силой потом послать к чёрту поезд, конкурс, вернуться в тот же тридцать восьмой номер гостиницы и накуриться, нако­нец-то накуриться в жопу! Уже четыре года я не

По всему вагону странные громкие скрежеты. Третья де­вушка слезла с третьей полки, роется в сумочке... У неё тон­кие, ловкие белые пальцы... Мы где-то снова остановились... Ольденбург... Выхожу в коридор посмотреть в окно... Без меня им комфортнее, сразу начинают говорить друг с дру­гом, включать и выключать свет, переодеваться...

В коридор выходит лихой французский негр, с ним па­рочка китайцев, они говорят громко, единственные во всём вагоне, остальные молчат, максимум — шуршат обёртками. Китаец фотографирует в окно офисное здание «Фольксваге­на». Мимо проходит товарный поезд под совершенно рус­ский стук колёс. Мне хочется ссать, жрать и курить. Китаец продолжает тупо фотографировать в окно. Сверху две де­вушки говорят по-немецки. Наверное подсознательно мы понимаем все языки... У меня чувство что внутри понимаю все вчёсы вокруг... Девушка напротив похерила книжку, на­крылась простынёй и пытается заснуть... Как холодно... Все цвета вокруг поменялись от холода... Становится ещё и ещё холоднее. Обкладываюсь синим одеялом. Девушка пробует включить обогреватель. Без мазы. Maybe it's possible to close the door, говорю неуклюже смотрю на неё. Yeah, коротко, почти «я», соглашается и со второй попытки закрывает дверь. Сразу становится теплее и цвета снова меняются. Кажется мы в каюте корабля в далёком прошлом причём не первые су­тки. Теперь она что-то жрёт, жуёт что-то сухое, закрыв рот, и я слышу глухое хрумканье и шуршанье и хрумканье и шур- шанье и медленно затихающая серия глухих похрумкива­ний... Мне становится тепло и уютно в синем одеяле. Справа от меня тёплый жёлтый ночник. Впереди бежевая шторка, из-под неё вывисает какая-то цепочка и, раскачиваясь, тихо касается серебристого косяка... Теперь когда стало тепло де­вушка напротив сняла кофту, положила обнажённые до плеч руки поверх одеяла. Руки красивые, вижу боковым зрением и не то чтобы просто становится слегка жаль что никогда

Еду в Курск, остановка в Воронеже, захожу на автовокзал выпить кофе. Пятнадцать рублей — и мне достаётся низкий, кофейного цвета снаружи, серый внутри, пластиковый ста­канчик. На дне порошок, лёгкий стимулятор и наркотик. Сам уже наливаю по вкусу кипяток из бака и немного сырой воды из-под крана. Зал, где жрут, в пиздеце: грязь на полу, хрень на столах... Прислоняюсь к стенке и потягиваю кофе. Рядом бабка, от неё за полметра несёт водкой и перегаром, глаза живые и ясные, голубые, умные глаза; разбитые и опухшие от бухла губы, одежда почти в порядке, примерно как моя, мо­жет если чуть похуже. «Молодой человек, у вас не найдётся два рубля». Лезу в карман Пашиной куртки, где мелочь пере­мешана с клочками бумажек. Люблю мять и рвать в кармане бумажки, вертеть монеты. Высыпаю ей в рукавицу. «Ты дума­ешь, я на что собираю? На хлеб собираю? Нет, сынок! На чекушку собираю. Выпить хочу». «Да мне же всё равно, на хлеб или на чекушку». «Тебе-то всё равно, а мне не всё равно, и знаешь, почему? Потому что я перед Богом правду сказала, вот не вру что на хлеб, а как есть говорю, на чекушку... у меня сегодня подругу... убили. Мы с ней вместе живём. Я пьяная была. Под утро слышу будто что-то тащщуть тяжёлое. А она сама пышная такая. И два мужика. И сами же они, видать, и вызвали ментов. Потому что и десять минут не прошло, как менты приехали. Говорят, бабка, вставай, поехали с нами. Ну что же, говорю, поехали. Как привезли я говорю у вас тут тепло говорю может меня тут положите я посплю. Они го­ворят бабка ты что охуела а я говорю да охуела здесь тепло а я спать хочу. Лежу а этот их следователь такой злой — с чего он такой злой? Орёт вставай! И давай меня ну как зовут там имя отчество адрес а я говорю я что ли её убила а он давай говори кто приходил. А я говорю я спала. Я пьяная была. Вы меня и разбудили когда приехали. А если бы вы не приехали то хер бы я и проснулась. Тут он меня по ебальнику как ба­бахнет. Я говорю если синяк будет на роже то я завтра утром к вашему начальнику пойду это я обещаю. За что меня бьёшь? Он говорит иди отсюда! Я к остановке иду по сте­ночке. Смотрю он сзади — это — догоняет. Говорит ну чего идёшь-то? Куда идёшь? Я говорю на автовокзал. Он