Тише - Кейт Максвелл

«потертого шика», согласно моде тех лет. Правда, шик был тщательно завуалирован. Тем не менее все необходимое там имелось: небольшая каморка для меня – первое время я оплачивала ее, впаривая по субботам дорогущую одежду посетителям люксовых бутиков. Спальня с окном и шкафом для Миры, чьи родители добавляли приличную сумму к ее репортерской зарплате. А также просторная гостиная со столом на десять человек.

За этим столом регулярно собирались компании из наших соседей, коллег и однокашников. Мы называли такие посиделки «зваными ужинами», хотя это и было явным преувеличением, учитывая предлагаемый уровень гостеприимства. Мира накрывала на стол и разливала напитки; я же предпочитала стоять у разделочного стола, нарезая лук, добавляя куриный бульон в ризотто и натирая на терке пармезан – вроде бы со всеми и в то же время немного в стороне.

– Как? Ты умеешь готовить? – изумлялись нью-йоркские друзья, большинству из которых не доводилось бывать у меня в гостях, когда я рассказывала о том давнишнем опыте ведения хозяйства. Правда, моя стряпня всегда оказывалась то пережарена, то пересолена, то безвкусна, однако никто не жаловался.

Однажды Мира сказала, что Пит хочет пригласить на ужин друга; я лишь пожала плечами. Вечером к нам завалился высокий небритый мужчина с черной лохматой шевелюрой, напоминающей русскую меховую шапку. Он принес дорогую на вид бутылку – все решили, что нужно открыть ее немедленно, поэтому я напрочь забыла о пакете замороженного гороха у меня в руке.

Его звали Уилл, он жил в Манчестере и работал хирургом.

– Ты не похож на хирурга, – сказала я.

Во всем его облике сквозила невероятно притягательная небрежность.

– В следующий раз надену зеленую хирургическую шапочку.

Мира усадила меня рядом с ним – вероятно, это было частью хитрого плана по налаживанию моей личной жизни. Обычно я воспринимала подобные попытки в штыки, но каким-то образом новый знакомый всецело завладел моим вниманием. Он рассказал о знакомстве с Питом во время учебы в медицинском; о стрессах и радостях своей работы. Несколько часов пролетели как в тумане.

После ризотто я подала меренги со взбитыми сливками и размороженными ягодами – зимний эрзац свежих фруктов; красный сок вокруг белых холмиков напоминал струйки крови. Уилл ел меренгу, откалывая от нее кусочки, а когда положил ложку и потянулся за бокалом вина, наши руки соприкоснулись; у меня перехватило дыхание.

Уилл был подростком, когда его мать умерла, – поэтому он и решил стать врачом. Он говорил о ней с такой нежностью!.. Потом оказалось, что уже три часа ночи, и кроме нас в квартире никого нет – остальные гости давно ушли.

– Черт! Мне пора, – сказал он. – Завтра с утра на работу.

– Где ты остановился? – спросила я и тут же об этом пожалела. Ведь он мог подумать, что я предлагаю остаться на ночь, хотя ничего подобного у меня и в мыслях не было.

– У брата, – улыбнулся он.

Когда мы сидели на диване, ожидая такси, Уилл спросил разрешения меня поцеловать. И это прозвучало так официально, так старомодно, что я смутилась и шутливо провозгласила:

– Так и быть, разрешаю.

Заправив мне за ухо прядь волос, он придвинулся ближе; его глаза были грифельно-серыми, а губы пахли черной смородиной и началом чего-то большего.

– Ну как он тебе? – спросила Мира следующим утром, когда я выползла из своей каморки ближе к полудню.

С чашкой свежесваренного кофе в руке она сидела за кухонным столом в любимом пеньюаре.

– Спасибо, что предупредила, – язвительно буркнула я, направляясь к буфету.

– Ну Стиви, я же знаю твое отношение к так называемому сводничеству! Просто… ты такая потрясающая, но почему-то ни с кем не встречаешься. Не считая жалких пары свиданий с какими-то малолетками вроде Тома и Макса. За все годы, что мы знакомы, у тебя еще ни разу не было настоящих отношений.

– Не говори ерунды. Вообще-то Том управлял рестораном!

– Как же, целых три месяца.

– А у Макса была своя продюсерская компания.

– Созданная на деньги банка под названием «Мама и папа».

– Хватит уже издеваться!

– Ладно, прости. Но согласись: ни один из них не был заинтересован в серьезных отношениях. И ни один мизинца твоего не стоил.

– Какого черта мы вообще о них говорим? – возмутилась я. – Ты ведь знаешь: мне и одной хорошо. Меня это полностью устраивает. Так гораздо проще.

– Ты понятия не имеешь, что такое нормальные отношения! Конечно, страшно открыться другому человеку. Но, может, ты просто не встречала достойных парней? Разве сидеть за столом рядом с Уиллом было так уж противно? Он достойный человек с достойной работой, к тому же красавчик. Мне показалось, вы друг другу понравились.

Я молча открыла буфет; дверца со скрипом повернулась на единственном шарнире.

– Стиви! – Мира подперла щеку левой ладонью. – Ну скажи хоть что-нибудь!

Я поставила кружку на стол и до краев наполнила ее кофе.

– Ура! Ты улыбаешься! – обрадовалась Мира.

Неделю спустя состоялось наше первое с Уиллом свидание, совершенно не похожее на все предыдущие – обычно мои первые неуклюжие встречи проходили в шумных переполненных пабах, за пивом и чипсами. Уилл забронировал столик на двоих в ресторанчике в Сохо, где подавали тапас. Я надела каблуки.

– А чем бы ты хотела заниматься вместо этого? – спросил он, когда я призналась, что мне надоело работать на телевидении.

– Не знаю, – сказала я. – Наверное, чем-то более постоянным. Бывает, работаешь над какой-нибудь программой месяцами, и вот она наконец выходит, а через шестьдесят минут все кончено. Плюс жесткая субординация, подковерные интриги… Бесит!

В начале весны я поехала в Манчестер, чтобы взглянуть на холостяцкую берлогу Уилла. Добротная мебель из массива сосны, неоновые авангардные рисунки в белых рамах – рассматривая интерьер, я невольно прикидывала, смогу ли здесь жить. Уилл досадовал, что все его друзья, как назло, сейчас не в городе, иначе он бы непременно нас познакомил, – мол, они давно об этом мечтают. Несколько недель спустя он внезапно предложил присоединиться к нему в Венеции – с ума сойти, в Венеции! – после окончания медицинской конференции, которая должна была состояться там на днях. Мы пили горячий шоколад в старинном кафе эпохи барокко на площади Святого Марка, и, задрав головы, разглядывали потолочные фрески с изображениями херувимов и святых покровителей, пока у нас не разболелись шеи.

Он постоянно засыпал меня признаниями – весьма экзальтированными («Ты знаешь, что я от тебя без ума?»), но никогда не слащавыми. Я же, хотя и испытывала к нему то же самое, старалась не выдавать своих чувств. Попридержи коней, говорила я себе. Еще не время.

И вот однажды вечером,