Над зыбкой - Виктор Фёдорович Потанин

стал даже по сторонам оглядываться, и глаза его были уже осмысленны. Под ноги ему подвернулся котенок, он пнул его, но промазал, и по лицу прошло какое-то подобие улыбки или удивления. Мать заметила это и повеселела. А егерь перестал хохотать и закурил папиросу. Шел теперь молча, и лицо его в спокойном состоянии казалось старым и неудовлетворенным. Наверное, жалел теперь, что связался с парнишкой, да и пришел вечер. А у такого человека много срочных и важных дел. Но Васькина мать этого не замечала, говорила теперь без умолку. И чем больше летело слов от нее, тем сильнее мрачнел егерь. Только немножко развеселился, когда вошли в дом. Глядя на веселую, говорливую мать, он, видно, представил, что сейчас она выставит вина, и он выпьет за Васькино спасение и еще нальет. И он не ошибся. Вино появилось — и хорошее, довоенное, даже Васька теперь удивился матери: где же достала? А она даже разлила вино в рюмки, но сама пить отказалась. Все вино выпил Трофим, и лицо его налилось тугой краснотой и опять помолодело. А потом все примолкли за чаем. Мать теперь не говорила ничего, а только посматривала боязливо на егеря: вдруг он напьется чаю и уйдет насовсем. Трофим залпом выпил две чашки, третью стал пить медленно и поглядывать на Ваську. Он так поглядывал, будто увидел его впервые и сейчас хотел догадаться: откуда здесь этот заморенный парнишка. Но все равно пожалел его.

— Значит, господин-товарищ, хорошо было в лодочке?

Васька не ответил.

— Не встретились бы, дак в Москву уплыл… Ты разе забыл, что в лодке находишься — спишь и спишь.

Ваську особенно обидели эти два слова — «господин-товарищ».

Он увидел в них возможное для себя прозвище и покраснел.

— Ничево, не тушуйся, господин-товарищ. Вода у нас тихая, проточная, дальше Москвы бы не унесло. А там бы тебя подобрали, да посылкой назад. — Егерь вдруг громко засмеялся над своей шуткой, и Васька вздрогнул. Но мать довольна. Лицо сияет, как в масле, и хочется ей опять сказать какое-то слово Трофиму, но не может. И, наконец, вспоминает:

— Троша, какой ты еще красавец. Никто тебе пятьдесят не даст.

И егерю приятны ее слова, и чай теперь начинает пить совсем лениво, но глаз один все равно как сторож. Нет-нет да и вспыхнет зрачок, покружит вокруг и затихнет. И опять — за чай. А я и забыл сказать, что егерь достал из мешочка свой сахар, и чай пил с сахаром, даже Ваське отделил на зуб. Мешочек пузатенький и очень похож на кисет, кроме сахара там находились еще рыболовные блесны.

— Неуж, Троша, у тебя семьи не было? — спрашивает мать с налета. Он смеется.

— А вся погорела. Ехали сюда с поездом, так разбомбили. И не выскочила. Погорела… — он продолжает смеяться и непонятно, то ли шутит, то ли говорит правду.

— А разве тебе не жалко? — упорствует мать.

— Жалко-то у пчелки в попке, — говорит егерь быстрым сдавленным голосом и неожиданно грустнеет и смотрит с обидой на пустую бутылку.

— У меня, Троша, больше нету, — признается мать тихо и боязливо.

— А ты простая. — Опять веселеет егерь и подмигивает Ваське. А у того от усталости, от пережитого уже кружилась голова, и он не слышал полностью, как егерь вслух рассуждал — идти ему на реку или не идти, плыть ему обратно или не плыть. И по всем соображениям выходило, что не плыть. Последнее, что слышал Васька сквозь сон, было:

— Хорошо, что тиха вода, спокойна, а то бы не видать тебе Васьки. Сонной есть сонной.

— Не видать бы, — согласилась мать, и столько в ее голосе вдовьей покорности, унижения, что Трофим ее пожалел:

— Худо одной-то?

— Худо сильно. Так худо, хужее не знаю.

— Васька-то помогат?

— Сильно им довольна. Пошлешь хоть в воду. И для других доброй.

— Худо, значит. Поди, уж мыши ходят в подполе?

— Каки мыши? — испугалась мать.

— Да я так, — опять засмеялся егерь.

— Ты шути, шути, ничего, — поощряет мать. Потом стала говорить с ним тихо, как-то по-родственному, почти шепотом. Но Васька уже не слышал ее, потому что спал.

На другой день мать не пошла на работу. За ней прибежали из правления, она выскочила в сенки на стук и кого-то отчитала: «Не старайтеся, у меня сын здесь больной, мало берегу не хватил». И ей поверили, потому что вся деревня вчера видела, как везли Ваську.

А он проснулся поздно. Но все равно показалось, будто не спал. Мать сидела с егерем за столом в той же позе, а посреди стоял графин с самодельным вином или с бражкой. «У кого-то подзаняла», — усмехнулся про себя Васька. Егерь зачищал куском со сковородки остатки масла и сыто отпыхивал.

— Хорошо покушали. По желудку как Христос прокатился.

Мать заулыбалась, польщенная. И в этот миг егерь заметил Ваську.

— Прошу к нашему шалашу. Какой-то ты тихонькой? Аха, жуланчик?

— Он молчит-молчит, да свое-то и вымолчит, — не то похвалила мать сына, не то обругала.

— Тихи люди всегда двужильны, а бывают и хитры, — рассудил егерь и подмигнул Ваське. Мать кивнула. Но егерь ее не заметил, а снова взглянул на Ваську.

— Вот вырастешь, человеком будешь.

— Я летчиком буду, — тихо ответил Васька.

— Мы не против, — захохотал егерь. — Я на небе не бывал, а тех людей уважаю.

— И я уважаю, — подговорилась мать.

— Если уважашь, плесни тогда по стаканчику.

— С удовольствием, с премногим удовольствием, — встрепенулась мать.

— Пить будем, гулять будем, а помирать не будем, — сказал нараспев егерь и опять посмотрел на Ваську.

— Почему тихой-то? А в небеса собрался?

— Он работой измучился. Все робит, робит, когда говорить-то, — заступилась за сына мать, но ее прервал егерь.

— Сам вижу, каков жуланчик. Не больно отъелся на твоих пирогах. Ничево — легче кости, выше полетит…

— Мы нынче бедны дак, — встрепенулась мать.

— Не бедны, а военны, — улыбнулся Трофим и посмотрел на Ваську долгим жалеющим взглядом. Васька отвернулся. Это не понравилось матери, и ей захотелось опять угодить егерю. Она сбегала на кухню за супом и налила Трофиму в тарелку. Он обрадовался горячему.

— За щами-то и дураки выпивают, а умны-то и подавно, — и опять плеснул себе в стакан самоделки. Васька от него отвернулся, но егерь ничего не заметил. Хлебал суп с жадностью, на щеках выступил пот, блестел бисеринками. Васька благополучно удрал на улицу.

А вечером опять увидел за столом егеря. И опять он остался до утра. А утром сам нарубил дров и принес на подтопку. Потом все трое сели за стол, а суп оказался недосоленый. Ваське до соли