Да - Антон Серенков

она каждый день обедала в ресторанах («тот же рассольник, но дороже»), накупила темных очков и маек и стала в два раза больше материться. Офис находился на Зыбицкой (начальник был родом из Борисова и в Минске знал только Медвежино, где снимал комнату студентом, и «центр»), поэтому чуть не каждый вечер она сразу из офиса шла в бар, напивалась и домой приезжала на такси совершенно пьяная и за полночь. На работе такой образ жизни никак не сказывался: она одинаково бездельничала что пьяная, что трезвая. Прошедшее время тут оказалось всамделишним: ее недавно сократили с тысячей извинений, потому что оказалось, что ее работа, в общем, ни для чего компании не нужна.

Когда пошли обратно на кухню, Петрова вдруг топнула и сказала «а ну кыш», и только тогда Волгушев увидел выглянувшую и тут же скрывшуюся морду кошки.

– Родители привезли?

– Не, все хуже. У меня был, понимаешь, кот. Я его привезла сюда, а он взял и выпрыгнул с балкона.

И она рассказала путаную историю, как в августе («у нас тут взрывы грохотали, как будто салют или что похуже») всю ночь искала своего любимого кота, шарясь по дворам, и несколько раз натыкалась то на бегущих куда-то людей, то на омоновцев в полном обмундировании. Один раз, когда она прошипела в темноту «кскскс», в ответ ей донеслось такое же тихое «живе Беларусь». Кота она под утро нашла, но когда потом отоспалась и пригляделась, решила, что это ведь не ее кот.

– Как это?

– Ну так. Это не мой кот.

– И что же он, точно так же выглядит?

– Да я как будто помню, как он раньше выглядел. Обычный кот. Серый. Ну посмотри.

Она сходила за котом и принесла его, упирающегося и мяукающего гадким грудным голосом, на кухню. Это был действительно настолько обычный кот, насколько только было возможно. Петрова посадила кота на стул, и тот тут же спрыгнул на пол и утек в дверь обратно.

– И ведет себя так же?

– Ну да. Всегда только жрал да мяучил, и сейчас так же.

– А что же тебя смущает?

Петрова пожала плечами.

– Все думаю, а вдруг мой настоящий кот сейчас где-то в подвале дома голодный тулится, пока я тут с этой мразью сижу.

Волгушев отложил огрызок и сказал:

– Я вспомнил похожую историю. Один мой приятель, мы вместе за партой сидели, как-то вот так же в дождливый день случайно привел в квартиру одноклассницу. Это не про меня история. Что ты ухмыляешься, я серьезно говорю, не про меня. Одноклассница эта была такая кругленькая, плавная, с щечками и, наверное, уже, м-м, ну, как это говорится, с оформившейся грудью. Тогда я и не отличил бы, где оформилась, а где просто лифчик топорщится. В общем, она была такая в общепринятом смысле привлекательная, хоть и не прямо красивая. Нет, спасибо, яблок мне больше не надо. А мой одноклассник ходил зачем-то бритый наголо, в глупых очках, которые еще и постоянно складывал в старушечий футляр. И сам он был весь немного старушечий и сам это чувствовал, отчего много матерился и притворялся, что слушает панк, и от этого только еще старушечее выглядел. У него в квартире было две комнаты: в проходной на диване спала мать, а в дальней с ним жила старая собака, а за шкафом – почти совсем глухая бабушка. Я так хорошо знаю не потому, что это про меня, а потому что заходил к нему пару раз и видел это все.

Петрова засмеялась.

– Ну не веришь – твое дело. И вот в один жаркий летний день у нас был школьный экзамен, а когда мы вышли, вдруг начался страшный ливень. Однокласснице надо было на остановку идти мимо дома моего приятеля, ну и вот они как-то под дождем рядом, что ли, бежали, и он предложил забежать к нему переждать. Они поднялись, сели у него в комнате, и девушка даже сняла что-то из верхних вещей просушить – а ну представь, сколько на ней осталось, лето же. Мой приятель, мне кажется, был влюблен в эту одноклассницу. Он предложил ей посмотреть на компьютере клипы «Сектора Газа» или что-то в таком духе. И вот так они до конца и просидели. Так, ну я потом доскажу.

В домофон позвонили. Волгушев вроде и не торопился, но, пока одевался в прихожей и вызывал такси, не сказал Петровой и десяти слов и уехал, не оставив ей телефона и даже толком не представившись. Тем удивительнее было, когда три дня спустя Петрова ему написала. Еще удивительнее было, что именно она написала: «Спасибо за разговор, было незабываемо. Я бы хотела повторить, а ты?» Волгушев подумал, что выберется из ситуации шуткой и ответил: «Это ведь не тиндер, ты в курсе?» – но Петрова ответила: «Что это значит?» Что отвечать на это, он не знал, поэтому махнул рукой и только с утра написал фразу, которой научился у Насти: «Без негатива».

У них завязалась странная переписка. Каждым новым сообщением Волгушев пытался ее закончить, а Петрова прилагала невероятные усилия, чтобы этого не замечать.

– «Какие планы на выходные?»

– «Никаких».

– «И у меня никаких. Чего делать будешь?»

– «Полежу на кровати. Схожу в магазин».

– «Понятно. А слышал про новый фильм?»

– «Не-а».

– «Говорят, супер. Я бы сходила».

– «А говоришь, планов нет. Обязательно сходи. Может, закроют к чертовой матери все кинотеатры скоро».

Или:

– «А чем ты в школе увлекался?»

– «Ничем».

– «А на экскурсии вы с классом ездили?»

– «Ездили».

– «А в Мире и Несвиже были?»

– «Без понятия. Слушай, я сейчас в очереди, не могу писать».

Или:

– «Слушай, я как будто в стиралке застряла((». «Ты прочитал сообщение, ответь пожалуйста».

– «Да, я стал гуглить, как в такой ситуации выбраться. Пока ничего не нагуглил. Держи в курсе».

– «Я пошутила просто))»

– «Фух, отлегло. Ну, всех благ».

По соцсетям она узнала, что он работал в книжном, и вздумала слать ему белые стихи, которые какая-то нравившаяся ей пиарщица писала в инстаграме. Стихи были все о том, в каких многоцветных иностранных городах пиарщица побывала летом на деньги своего айтишника и как уныло и серо на их фоне вспоминался ей город, из которого она приехала.

– «Мозырь, что ли?»

– «Да нет, она про Минск».

– «Я думал, она из Мозыря».