Семь процентов хаоса - Эллен О'Кловер

Затем папа идет к машине, позволяя мне самой решить – остаться дома или ехать с ним. Отвечая, я чувствую, как закипают слезы, и сразу жалею о сделанном выборе.

– Я останусь.

Папа, кивнув, уезжает.

Марен дома вместе со всей семьей, собравшейся по случаю праздника, – к ним приехали две мамины сестры из Омахи, папин брат и целая толпа двоюродных братьев и сестер. И еще бабушки и дедушки. Сойер, единственный член моей семьи, с которым я более-менее регулярно общаюсь, практически пропала с радаров после того, как нашла себе пару. А Миллер – представления не имею, что он делает. Мы говорим только о том, что имеет отношение к «ПАКС».

Короче, я остаюсь одна.

Я возвращаюсь в дом, но даже Эстер, свернувшаяся клубком на папином месте на диване, от меня отворачивается. Стоит глубокая тишина, но в голове все кричит на разные голоса. Моя семья, в которой и так не хватало матери, распадается на части. Вера тоже меня бросит, и ничего тут не поделаешь.

В этот момент звякает телефон, пришло сообщение от приложения «ПАКС».

С Днем благодарения! У нас появилась новая категория: количество внуков. Заполни анкету, чтобы узнать результат.

Я смотрю на экран, пока не начинают слезиться глаза. Затем снимаю с гвоздика у двери ключи от пикапа. Через сорок минут я уже за городом и иду одна по дороге Дня благодарения.

Вера находит меня в лесу. Ветер вздыхает среди ветвей, и в их шорохе я, как это ни удивительно, слышу ее голос. Она возникает передо мной не такая, как сейчас, а такая, какой я хочу ее запомнить.

Она сидит за старинным столом у себя в кабинете, больше похожем на библиотеку, окруженная со всех сторон книжными полками, и разговаривает по телефону с кем-то из преподавателей факультета. Очки на переносице немного приспущены, и Вера подмигивает мне, одновременно задумчиво мыча в трубку. На журнальном столике стоит разобранная на части модель человеческого мозга, и я кручу эти части в руках, пока папа не заходит за мной после работы, вожу пальцами по изгибам, напоминающим на ощупь складки на коже бесшерстных кошек.

А вот Вера охает на переднем сиденье пикапа, который подарила мне на шестнадцатилетие, – ржавой жестянки с механической коробкой передач, которой я училась управлять несколько месяцев. Вера так крепко стискивает ладони, что белеют костяшки, но молчит, позволяя мне учиться на собственном опыте, а только так я всегда и учусь. А когда я наконец-то ухвачу суть, когда сделаю великое открытие – пойму, как отпускать сцепление и нажимать на газ, – она захлопает в ладоши и скажет: «Я знала, что вот сейчас у тебя получится».

И, конечно, это лето. Жаркими днями мы сидели у нее на веранде, обсуждая «ПАКС». Вера не сразу поняла, в чем смысл игры, поскольку никогда не играла в бумажную гадалку, но, когда я объяснила, рассмеялась и назвала это детской доской визуализации. Манифестацией.

– Как ты думаешь, получится? – спросила я, покачивая кусочки льда в стакане с чаем. Вера заваривала его в огромной банке с резиновым ободком, стоящей на солнце на краю террасы. – Ну, теоретически. Если идеально правильно подобрать вопросы, которые помогут узнать характер и воспитание человека, можно ли будет предсказать его будущее?

– Предсказать может кто угодно и что угодно, – проговорила Вера. Меня всегда бесила и одновременно восхищала эта ее манера отвечать, вынуждающая собеседника как можно четче формулировать мысли. – Вопрос в том – насколько точно?

– Ну хорошо, – сказала я. – Если составить анкету, как я предложила, сможем ли мы предсказывать будущее людей с высокой степенью точности?

– Теоретически да, – ответила Вера.

Я перестала крутить лед в стакане.

– А практически?

У нее заблестели глаза. Она уже была больна, но не так тяжело, как сейчас.

– Попробуем выяснить?

Я довольно улыбнулась. Вера была лучшим напарником в любом преступлении, вообще во всем.

– Ага. Думаю, стоит попробовать.

С июня по август я проводила у нее каждый день. Мы тщательно продумывали вопросы, перечитывали их по десять, двадцать, пятьдесят раз. Я потеряла счет книгам, которые Вера давала мне читать, и статьям в интернете, к которым у нее сохранился доступ с университетских времен. Она не облегчала мне задачу, хотела, чтобы я понимала, что делаю. Я не спала ночами, составляя программу, а в девять утра приходила к Вере. Она ждала меня с завтраком и беседой о человеческом мозге.

В «ПАКС», куда ни глянь, – везде следы Вериной работы. Без нее приложения просто не было бы. Но когда Веру предало собственное тело, я превратила наш летний проект в нечто, чего она не собиралась делать. Я верю в приложение – в его первоначальный вариант, состоящий из четырех категорий, который помогала разрабатывать Вера. Но каждую неделю мы добавляем что-то новое. Каждую неделю мой алгоритм корежит профессор Блейз Вайзнер, незнакомец, живущий за тысячи километров отсюда. Вместо него со мной должна работать Вера. Всегда – Вера и я.

Я думаю об этом, поднимаясь в гору и чувствуя, как горят легкие. И тут приходит сообщение от папы.

Она останется здесь.

Он не поясняет, на какой срок.

Мы сможем навестить ее, как только ее переведут в отдельную палату.

Навестить. Как будто Вера – чужая или тетя, живущая в другом штате. Как будто надо заранее назначать встречу и записывать дату в календаре. Как будто она навсегда по-настоящему уехала от нас.

Телефон снова жужжит, но вместо нового сообщения от папы приходит эсэмэска от Феликса.

В День благодарения Феликс присылает сообщение в общий чат мне и Миллеру. Я останавливаюсь.

Я только что получил шокирующую информацию.

На экране подпрыгивают три точки, и я жду продолжения, гадая, смотрит ли сейчас на экран своего телефона Миллер, находящийся в девяти километрах от меня.

Информацию о том, что через две недели в старшей школе Свитчбэк-Ридж состоится зимний бал. А шокировало меня то, что НИ ОДИН ИЗ ВАС не сообщил мне об этом.

Я медленно усаживаюсь на промерзшую, покрытую густой травой землю. Ни за что. Нет, нет, ни за что.

Вы понимаете, насколько это будет странно выглядеть, если вы не пойдете? Вместе???

Вы идете. Подробности обсудим в понедельник.

Возможно, мы пришлем фотографа.

Пауза. Очень тихо, не считая крика пролетевшей гаички.

Счастливого Дня благодарения, Мо.

Бал устраивают в субботу, а значит, уже к двум приходит Марен, чтобы вместе подготовиться. Папа в «Бобах», Вера в больнице, и дома стоит тишина.

– Как она? – входя, спрашивает Марен.

Я прекрасно понимаю, о ком речь, но внутри сидит глупое желание дистанцироваться от вопроса.

– Кто?

– Вера, – отвечает Марен. – Когда она вернется домой?

Она не вернется. Я знаю. Вера в больнице уже шестнадцать дней, и каждый раз, когда я навещаю ее, я вижу, что от нее остается все меньше и меньше. Но перепуганное существо внутри меня отвечает по собственной воле:

– Думаю, скоро.

– Это хорошо.

Марен с улыбкой тянется ко мне. Но я последнее время стараюсь ни с кем не обниматься. Миллер не считается – это работа, и во время объятий с ним я внутренне закрываюсь. Но обнимать Марен и, тем более, папу – слишком опасно. Прижавшись к кому-то, очень легко разрыдаться. Я боюсь, что, оказавшись в кольце их рук, утону в слезах и печали.

Я вся сжимаюсь, и Марен тут же делает шаг назад.

– Отем заедет за нами в шесть, – говорит она. – Миллер будет ждать нас на пристани?

– Нет. – Я со вздохом машу рукой, предлагая подняться в мою комнату. – Я говорила ему, но он считает, что это будет выглядеть подозрительно. – Старшая школа Свитчбэк-Ридж всегда проводит зимний бал в «Снежной ягоде», ресторане, расположенном прямо посреди озера; там огромные, от пола до потолка, окна с видом на воду. В прошлом году мы с Марен ходили на бал вдвоем. В этом году… – Он заедет за мной домой, тоже в шесть.

– Ну такой благонравный мальчик, сил нет. – Марен кладет поперек моей кровати чехол со своим платьем. – У вас костюмы в одном стиле?