Семь процентов хаоса - Эллен О'Кловер

class="p1">– Еще чего. – Плюхнувшись в рабочее кресло, я смотрю, как она расстегивает молнию на чехле. Феликс хотел подобрать нам наряды в одном стиле, но тут я уперлась рогом. Это ведь не было официальным мероприятием «ПАКС», и я категорически отказалась смешить всю школу парными костюмами. – Понятия не имею, что он наденет.

– Итак. – Марен эффектным жестом достает платье из чехла. Оно длинное, до пола, и шелковистое, цве́та расплавленной меди. – Я пойду в этом.

– Супер, – улыбаюсь я.

Марен бросает платье на кровать и, подойдя, легонько дергает меня за кудрявую прядь.

– Но сначала волосы, – говорит она. – Ты ведь дашь мне их выпрямить?

Я почти никогда не выпрямляю волосы; непредсказуемые и непослушные кудряшки – часть меня. Но Марен обожает это волшебное превращение, и у нее хватает терпения разглаживать их целый час.

Я пожимаю плечами, и она расплывается в улыбке.

Я все еще в тренировочных штанах, когда появляется Миллер, – как и следовало ожидать, раньше времени. Подходя к шкафу, чтобы достать платье, я слышу, как он хлопает дверцей машины. Марен уже готова – волосы собраны в высокую прическу, медное платье горит в свете солнечных лучей, заглядывающих в окно.

– Я открою, – говорит она, вставая с кровати. Потом смотрит в окно и хохочет. – Господи, Ро.

Она подзывает меня взмахом руки, и мы вместе следим за тем, как Миллер идет по подъездной дорожке. Его волосы зачесаны назад, в руках – пластиковая коробочка, но главная фишка – на нем смокинг.

– Нет, – выдыхаю я, и Марен снова хохочет, откинув голову назад.

– Да, – смеется она. – Тот самый позорный фрак с «Илиады». Блин. Но Миллер в нем отлично выглядит, правда?

Он подходит к дому, и я отступаю от окна.

– Он выглядит как Миллер, – говорю я.

Марен подталкивает меня, проходя мимо:

– Единственный и неповторимый.

Не то что бы она совсем не права. Если только в том, что это имеет какое-то отношение ко мне.

Едва Марен спускается по лестнице, как звонят в дверь, и вскоре до меня доносятся их голоса.

Я достаю Верино платье фасона шестидесятых годов – цвета бургунди, с короткими рукавами, пышной юбкой и бантом на вырезе. Вера подарила его мне на шестнадцатилетие: «Я подумала, что оно должно тебе понравиться». Но я ни разу его не надевала, оно казалось мне слишком нарядным. Сейчас я, стоя перед зеркалом, застегиваю молнию на боку и расправляю юбку. Мне отчаянно хочется, чтобы сегодня вечером она была рядом со мной.

– Ро, ты идешь? – окликает снизу Марен. – Отем уже выехала пять минут назад.

Я тянусь к зеркалу, смахиваю с щеки упавшую ресницу. Мои волосы такие гладкие, как будто не мои, и я вдруг ощущаю себя не только в чужом платье, но и в чужом теле.

Провожу ладонью по мягкой полоске шрама и говорю себе: «Вот ты где».

Внизу Миллер открывает свою коробку. К моему ужасу, внутри оказывается букетик цветов.

– Ой, нет, – ахаю я.

Миллер оборачивается и, увидев меня, замирает. В облегающем черном смокинге он кажется даже выше, чем всегда. Волосы еще слегка влажные. Миллер окидывает меня взглядом, как будто что-то ищет.

– Ты выглядишь…

– Восхитительно, – договаривает Марен.

– Не похоже на себя, – заканчивает он.

– Ну спасибо, – фыркаю я, как будто всего пару минут назад не думала о том же. Пройдя через комнату, я вынимаю букет из коробки. Он очень нежный – несколько фиолетовых цветков аквилегии в окружении зеленых листочков. Я ловлю себя на мысли: Вере понравилось бы. – Почему ты не сказал, что купишь цветы? У меня для тебя ничего нет.

– Как-то не подумал, что об этом надо заранее предупреждать, – отвечает Миллер. – Мы же идем на танцы. Люди всегда так делают.

«Мы не люди, – думаю я, – мы психи».

– Сейчас соорудим, – бодро говорит Марен, оглядываясь и щелкая пальцами. – Э-э-э-э…

Ни единого цветка в поле видимости. Декабрь вообще-то.

Марен направляется на кухню, и я, положив букетик на стол, следую за ней. При виде того, как она тянется к папиным душистым травам в горшочках, у меня вырывается стон.

– Нет-нет, – говорит она, выдергивая стебельки из земли и собирая их в некое подобие букета, – получится очень симпатично. Это будет наикрутейшая бутоньерка из кинзы.

Марен связывает веточки обрывком бечевки и протягивает мне безопасную булавку. В этот момент снова звонят в дверь.

– Наверное, Отем, – говорит она, глядя поочередно на меня и на Миллера. – У вас все хорошо?

– Хорошо – сильно сказано, – бурчу я.

– Да, – отвечает Миллер.

Марен убегает, а я делаю шаг к Миллеру, выставив перед собой булавку.

– Постарайся не до крови, – говорит он, и я закатываю глаза.

Чтобы приколоть бутоньерку к лацкану смокинга, приходится подойти к нему вплотную. Я даже чувствую запах одеколона, которым он надушился, как дурак. Я наклоняю голову, стараясь ровнее приколоть веточки, а Миллер вскидывает подбородок повыше, лишь бы нам не коснуться друг друга. Наверняка еще и дыхание затаил.

Прикрепив бутоньерку, я делаю шаг назад. Это чудовищно – пучок слегка пожухших веточек базилика, кинзы и розмарина.

– Извини, – говорю я и тут же жалею об этом.

С какой стати я извиняюсь? Это ведь все не по-настоящему, откуда же мне было знать, что он принесет цветы.

– Все нормально. – Он косится на свою грудь. – Пригодится, если угощение окажется пресным.

Я, не сдержавшись, фыркаю от смеха. Миллер тоже слабо, едва заметно улыбается, но тут же спохватывается и прячет улыбку.

– Приехала! – восклицает Марен, и мы оба поворачиваемся.

В дверях стоит высокая худощавая девушка в черном брючном костюме с глубоким острым вырезом на груди. Она улыбается Марен, а потом – я не успеваю отвернуться, – они бросаются друг к другу. Оглядываюсь на Миллера, но он изучает свои ботинки.

– Это Ро, – представляет меня Марен, пропуская Отем в дом. – И ее парень Миллер.

– Конечно, я знаю Ро и Миллера, – говорит Отем и крепко, как будто мы знакомы тысячу лет, обнимает нас по очереди. Ее темные волосы расчесаны на прямой пробор и заправлены за уши. – Кто же их не знает? Крутой смокинг, – кивает она Миллеру.

– Илиадный, – вставляет Марен.

– Какой? – непонимающе сводит брови Миллер.

– Ты надевал его на презентацию своего проекта, – напоминает Марен. – Тогда, в августе.

– А, точно. – Он косится на меня. – Ну да, это мой единственный парадный костюм. Пришлось купить его в прошлом году, когда тетя выходила замуж второй раз. Но он такой дорогой, что мама категорически отказалась покупать еще один костюм. – Окинув себя взглядом, Миллер пожимает плечами: – Видимо, это навсегда.

– Значит, ты всегда и везде будешь одет лучше всех, – с улыбкой говорит ему Отем. – Не вижу в этом проблемы. – Она тянет Марен к двери. – Пошли скорее, я хочу танцевать.

Глядя на них, я чувствую, как у меня сжимается горло. Миллер пытается обойти меня, чтобы последовать за девчонками.

– У меня двухместный автомобиль, – оборачивается к нам Отем. – Мы можем поехать отдельно или?..

– Я довезу, – отвечает Миллер, доставая из кармана ключи, и на ходу подталкивает ко мне коробку с букетиком. – Места хватит всем.

Я прикрепляю букетик к запястью, окидываю взглядом цветы и выхожу следом за остальными.

Отем на заднем сиденье болтает всю дорогу до озера. Понятно, почему она нравится Марен – веселая, здорово рассказывает всякие истории и так непринужденно касается моего плеча в разговоре, будто мы с ней давние подруги. А когда она изображает, как заказывала в ресторане блюдо под названием «Устрицы Роки-Маунтинс», Миллер хохочет так, что я его не узнаю.

Остановив автомобиль на парковке, он оборачивается к Отем и что-то говорит ей с широкой доверчивой улыбкой, но я даже не слышу слов, потому что вдруг осознаю, что не видела Миллера таким ни разу с того момента, как мы начали наш проект. Что мне чужда его радость и я сама в этом виновата. Мне не принадлежат ни смешливые лучики в уголках его глаз, ни порозовевшие щеки, ни открытая улыбка. Отвернувшись, я открываю дверцу машины. Такой Миллер – совсем другой. Он переходит вслед за мной на тротуар и берет меня за руку, протягивает