С четырех сторон - Шрикришна Аланахалли

class="p1">Молодой человек в тюрбане, тощий юнец и еще человека два-три отделились от толпы, взяли наши сумки, раскрыли их и тщательно осмотрели содержимое. Покончив с осмотром, они положили вещи обратно и вернули нам сумки.

— Ладно, теперь можете ехать, — сказал нам человек в тюрбане.

Даже сейчас, после того как нас обыскали, мы не могли понять, что все это значит. Когда толпа вокруг нас стала таять, я остановил парня в тюрбане и спросил:

— Эй, скажите, зачем вы нас обыскивали?

Тот пристально посмотрел на меня, прищурив глаза, и многозначительно произнес:

— Ведь вы сейчас шли из дома брахмана Сакхарама, так?

— Да, — ответил Гопу, — это дом моей тетки.

— Этот брахман — член «Раштрия сваям севак». Он пытается посеять беспорядки: собирает вместе молодых брахманов, вооружает их палками и кое-чем еще. Может быть, у вас, брахманов, в сумках револьверы, чтобы всех нас перестрелять! Откуда мы знаем?

— Нет, нет, мы ни к чему такому отношения не имеем. Ведь вы же сами убедились! — сказал я с вымученной улыбкой.

Он снова перешел на угрожающий тон:

— Проваливайте теперь отсюда. И поменьше разговаривайте!

Громко гомоня и оглядываясь на нас, вся компания удалилась. Нам не хотелось смотреть друг другу в глаза. Ни слова не говоря, мы влезли в переднее отделение автобуса. Так и промолчали в ожидании водителя. Но вот водитель сел за руль, и автобус тронулся.

Выехали за город. Как только автобус покатил по шоссе, из заднего отделения донесся чей-то грубый голос:

— Эти парни чудом остались живы!

Оглянувшись, я посмотрел на говорившего. Это был толстый коротышка с очень темным цветом кожи. Он обращался к сидящему рядом старику.

— Счастливчики! Повезло им! Значит, еще не суждено покинуть этот свет. Поэтому и спаслись. Иначе лежали бы сейчас мертвые.

Кожа у него на лице напоминала своим видом апельсинную корку. Нос был вздернут и приплюснут. Рот, красный от бетеля, который он непрерывно жевал, придавал ему сходство с кровожадным чудовищем-людоедом. На голове у него красовался выцветший розовый тюрбан, прошитый золотой нитью. Его толстая шерстяная куртка шоколадного цвета, насквозь пропылившаяся, была заштопана в нескольких местах белой шерстью. Три массивных золотых кольца украшали его пухлые пальцы. Это явно был какой-то подрядчик.

— Вы не знаете, до чего вредный тип этот брахман Сакхарам. Как нос задирает. Он вожак всех этих молодых брахманов, которые расхаживают по городу в своих мерзких черных шапчонках, с тростями. Знаете, что они хотят сделать? Все эти брахманы только и мечтают сговориться между собой да захватить власть над нами. Вот чего они домогаются.

— Да ну?! — воскликнул старик.

— Это уж поверьте мне! Все брахманы такие. Вечно они крутят да извиваются — точь-в-точь как шнур, который они носят у себя на шее.

— Верно, верно.

— Вы согласны?

Я обернулся, чтобы одернуть его, но Ешванта шепнул мне на ухо:

— Помалкивай.

Подрядчик между тем продолжал:

— Посмотрите на этих молодчиков-брахманов! Вот один из таких и застрелил великого Ганди. Люди увидели, как они распивают чаи в доме брахмана Сакхарама, ну и, ясно, рассердились. Велели им показать сумки. Еще хорошо, что на том все и кончилось. А ну как их начали бы бить? Чем бы кончилось тогда?

— Бить? — переспросил старик.

— Конечно. А что бы им помешало? Сейчас повсюду брахманам достается. Так правительство Неру велит. Сжигайте дома брахманов! Долой кастовую систему!

Теперь разговор живо заинтересовал всех едущих в автобусе. Мужчина, который молча жевал табак, выплюнул жвачку в окно и принял участие в беседе. Вытирая усы, он веско заметил:

— Не только дома жгут. Например, в деревне, где мой зять живет, убили одного.

— Да неужели?

— Точно! Когда стало известно об убийстве Ганди, один брахман заиграл на фисгармонии. Говорили, что он от радости сластями людей угощал. Люди приходили к нему и говорили: перестань играть. Но он и слушать не захотел. Мол, у себя дома делаю, что хочу. Захочу — стану играть на фисгармонии, захочу — нагишом спляшу. Кто вы такие, спрашивает, чтобы помешать мне играть? Не успел он договорить, как кто-то схватил топор да разрубил его надвое, как полено.

Для наглядности рассказчик жестом показал, как разрубили брахмана.

— А потом? Следствие-то было? Арестовали кого-нибудь?

— Как бы не так! Все деревенские собрались, изрубили тело на куски и зарыли у ручья. Свидетелей нету, улик нету.

— Да, брахманы сейчас мертвым позавидовать могут.

— Еще бы! Кругом такое творится! Повсюду их собственность жгут: дома, магазины, лавки.

— Должно быть, и человеческие жертвы есть? — тихо спросил один из собеседников.

— Много, ох, много людей перебито! — во весь голос заверил его подрядчик.

— А как насчет брахманов из деревень и селений? Останутся они там жить?

— Все уедут. Как могут они остаться?

— Значит, уедут? — переспросил мужчина в красном тюрбане с узелком на коленях. — А что будет с их землей?

— Землю они продадут.

— Кто же ее купит? Нет уж, их землю мы покупать не станем. Получим ее так, бесплатно.

По мере того как страсти накалялись, сердце у меня билось все сильнее. Ешванта и Гопу сидели, низко опустив голову. Разговор принял совершенно невыносимый характер, но мы волей-неволей слышали каждое слово: громкие голоса собеседников перекрывали шум ревущего двигателя. Хоть на полном ходу из автобуса выпрыгивай — лишь бы этого не слышать. Но вот дорога пошла все круче в гору, и мотор заревел еще надсадней, заглушая говорящих. Подрядчик, который уже долго напрягал голос, стараясь перекричать завывания мотора, наконец выдохся и смолк. Мужчина в красном тюрбане сунул в рот новую порцию табака. Старик начал клевать носом. Таким образом, оживленная дискуссия утихла сама собой. Однако мы уже слышали достаточно, чтобы понять, куда ветер дует. Очень скоро эти настроения достигнут даже самых маленьких и отдаленных деревень. В Пуне мы по крайней мере находились в безопасности. Никто не смог бы ворваться в наше убежище, обнесенное с четырех сторон стеною, и выволочь нас наружу. Никто нас пальцем бы не тронул. Зато здесь возможно всякое. Здесь все может случиться. До нас мало-помалу дошел весь ужас нашего положения.

Тем временем автобус катил и катил вперед. За окном проплывали деревья и кустарники. Мы то с надсадным ревом взбирались вверх, то с громыханьем мчались под гору, то виляли вправо и влево на крутых поворотах, поднимая тучи пыли. Постепенно мы добрались до знакомых нам мест.

Вот и Шивагхат. Отсюда дорога спускается вниз, еще миль восемнадцать — и Нандавади. А вот и могучий баньян на самом высоком месте. Слева от него виднеется проселочная колея, ведущая в деревню моей тетушки. На меня нахлынули воспоминания детства. В годы,