Маленький человек, что же дальше? - Ганс Фаллада

– О боже! – воскликнула Ягненок в своей новой квартире. Затем она тихо сказала: – Но это слишком хорошо для нас. Мы ведь совсем простые люди…

– Это настоящая княжеская кровать, – гордо сказала госпожа Пиннеберг. – Людовик XVI или рококо, я уже не помню, вам нужно спросить Яхмана, он мне это подарил.

«Подарил, – думает Пиннеберг. – Он уже дарит ей кровати».

– Я раньше сдавала эту комнату в аренду, – продолжила Миа Пиннеберг. – Смотрится великолепно, но на самом деле не так уж удобно. В основном иностранцам. За маленькую комнату я получала двести марок в месяц. Но кто сейчас платит такие деньги? Мы отдадим вам за сто.

– Я никак не могу потратить сто марок на аренду, мама, – объясняет Пиннеберг.

– Но почему нет? Сто марок – это ведь не так много за такую элегантную комнату. Телефоном тоже можете пользоваться.

– Мне не нужен телефон. Мне не нужна шикарная комната, – говорит Пиннеберг с раздражением. – Я ведь даже не знаю, сколько буду получать, а ты говоришь про сто марок аренды.

– Ну тогда выпьем кофе, – говорит госпожа Пиннеберг и снова выключает свет. – Если ты не знаешь, сколько зарабатываешь, может быть, сто марок для тебя будут сущим пустяком… Ваши вещи можете оставить здесь. Слушай, Ягненок, моя служанка, Мёллер, сегодня меня подвела, ты поможешь мне немного с приготовлениями? Ты ведь не против?

– С удовольствием, мама, – говорит Ягненок. – Буду очень рада. Только, боюсь, я не слишком расторопная, я ведь совсем неопытная домохозяйка.

Вскоре на кухне складывается следующая картина: на слегка расшатанном плетеном кресле сидит фрау Пиннеберг-старшая и курит одну сигарету за другой. А у мойки стоят молодые Пиннеберги и моют посуду. Ягненок моет, он вытирает. Тарелок бесконечно много, повсюду стоят кастрюли с остатками еды, ряды чашек, эскадроны бокалов, тарелки, столовые приборы, столовые приборы, снова столовые приборы… Наверняка посуду здесь не мыли уже пару недель.

Фрау Миа Пиннеберг развлекает обоих:

– Вот видите, эта Мёллер, опять же. Я ведь никогда не захожу на кухню, а она вот что творит! И за что я ей столько плачу? Завтра же выгоню ее. Ганс, сынок, смотри, чтобы на бокалах не осталось следов от полотенца. Яхман в таких вопросах ужасно придирчив, он сразу швыряет такие бокалы об стену. А когда мы закончим с мытьем, сразу приготовим ужин. Это не так уж сложно; сделаем бутерброды, и где-то должен быть большой кусок телятины. Слава богу, вот и Яхман – он тоже должен помочь.

Дверь открывается, и входит господин Хольгер Яхман.

– Кто это тут у нас? – спрашивает он удивленно и смотрит на пару мойщиков посуды.

Яхман – великан, он совсем не такой, как его себе представляли Пиннеберги. Высокий блондин, голубоглазый, с открытым веселым лицом, широкими плечами, даже сейчас, в межсезонье, без пиджака и жилета.

– Кто это тут у нас? – повторяет он в недоумении, стоя в дверях. – Неужто старая кляча Мёллер наконец-то померла от украденного у нас шнапса?

– Очень смешно, Яхман, – говорит госпожа Пиннеберг, но продолжает спокойно сидеть. – Ты все стоишь и таращищься. Мне бы следовало записывать, как часто ты вот так стоишь и глазеешь. Хотя я тебе специально несколько раз говорила, что жду своего сына и свою невестку.

– Ни слова ты мне не сказала, Пиннеберг, ни слова, – клянется великан. – В первый раз слышу, что у тебя есть сын. А теперь еще и невестка. Сударыня. – Ягненку у мойки впервые в жизни целуют мокрую руку. – Сударыня, я в восторге. Вы здесь всегда будете мыть посуду? Разрешите! – Он выхватывает у нее кастрюлю. – Это, кажется, безнадежный случай. Здесь фрау Пиннеберг пыталась сварить подошвы для обуви. Наждачная бумага лежит в шкафу, если старая Мёллер не забрала ее с собой в могилу. Благодарю вас, молодой человек, наше знакомство мы отпразднуем позже.

– Хватит болтать, Яхман, – доносится голос фрау Пиннеберг из глубины кухни. – Ты же заигрываешь. И ты утверждаешь, что я никогда не рассказывала тебе о своем сыне. А ведь ты сам устроил моего сына на место у Манделя, сам, лично, с первого октября, то есть завтра.

– Я? Исключено! – усмехается Яхман. – Я никогда не занимаюсь такими вещами, как устраивать кого-то на работу в наши дни, Пиннеберг, от этого одни проблемы.

– О боже, что ты за человек! – восклицает фрау Пиннеберг. – А ведь ты сказал мне, что все в порядке и я могу его пригласить.

– Но ты ошибаешься, Пиннеберг, это все твои выдумки. Возможно, я когда-то и говорил о том, что могу что-то сделать, я смутно припоминаю нечто подобное, но о сыне ты точно ничего не говорила. Опять ты со своим проклятым тщеславием. Слово «сын» я от тебя никогда не слышал.

– Вот, значит, как, – говорит фрау Пиннеберг возмущенно.

– И как я мог сказать, что я все устроил? Я так скрупулезен в делах, я самый осторожный человек на свете, да я настоящий педант, так что это исключено. Я только позавчера виделся с Леманом из Манделя – он там начальник отдела кадров, – он бы мне что-нибудь да сказал о вакансии. Нет, Пиннеберг, нет, ты снова строишь воздушные замки.

Оба молодых Пиннеберга уже давно закончили мыть посуду, они стояли и переводили взгляд с одного на другого. На маму, которую великан звал просто Пиннеберг, и на самого гиганта Яхмана, который спокойно открещивался от всего и теперь считал вопрос полностью исчерпанным.

Но тут заговорил Иоганнес Пиннеберг. Ему на Яхмана наплевать, он вообще его не замечает, он его просто не переносит. «Выскочка», – думает он. Он делает три шага навстречу матери и говорит очень спокойным голосом, немного запинаясь, но очень четко:

– Мама, это значит, что ты заставила нас приехать из Духерова и потратить кучу денег на дорогу просто так? Только потому, что ты хотела бы сдать свою княжескую постель за сто марок…

– Милый! – восклицает Ягненок.

Но мальчик продолжает все настойчивее:

– И только потому, что тебе нужен кто-то для мытья посуды? Мы бедные люди – Ягненок и я, – вероятно, я здесь даже не смогу получить пособие по безработице, и что, что тогда? – Вдруг он начинает задыхаться. – Что нам теперь делать?

Он оглядывается по сторонам.

– Ну, ну, ну, – говорит мама, – не реви. Вы всегда можете вернуться в Духеров. И вы оба слышали, и ты тоже, Ягненок, что я здесь вовсе ни при чем, что это Яхман снова все испортил. Да, если его слушать, у него все идеально, и он самый осторожный человек на свете, но на