Маленький человек, что же дальше? - Ганс Фаллада

Она открывает перед ним обитую коричневой кожей дверь.

«Хорошо, что я это все увидел, – думает Пиннеберг, проходя через дверь. – Нужно быть подобострастным. Говорить как можно меньше. Да, господин Леман. Вас понял, господин Леман».

Кабинет был огромным, одна стена почти полностью состояла из окон. У окна стоит массивный стол, на котором ничего нет, кроме телефона и огромного желтого карандаша. Ни одного клочка бумаги – ничего. С одной стороны стола кресло: пустое. С другой стороны плетеный стул – на нем, должно быть, сидел сам господин Леман: высокий человек с желтым лицом в глубоких морщинах, с черными усами и огромной блестящей лысиной. Его темные, круглые глаза так и буравят Пиннеберга.

Пиннеберг останавливается перед столом. Он стоит по стойке смирно, втянув голову в плечи, чтобы казаться меньше. Ведь господин Леман сидит на своем плетеном стуле лишь для видимости – на самом деле ему следовало бы сидеть на верхней ступеньке стремянки для правильного распределения дистанции.

– Доброе утро, – говорит господин Пиннеберг мягко и вежливо, делая поклон.

Господин Леман ничего не отвечает. Но он хватает огромный карандаш и ставит его вертикально. Пиннеберг ждет.

– Вам чего? – весьма резко спрашивает господин Леман.

Это удар ниже пояса, и Пиннеберг теряет дар речи.

– Я… я думал… господин Яхман… – Затем у него снова перехватывает дыхание.

Господин Леман смотрит на него с интересом.

– Господин Яхман меня совершенно не касается. Мне нужно знать, чего хотите вы.

– Я бы хотел, – говорит Пиннеберг, и говорит очень медленно, чтобы снова не запнуться, – работать продавцом.

Господин Леман кладет карандаш горизонтально:

– Мы никого не нанимаем, – решительно заявляет он. И ждет.

Господин Леман – очень терпеливый человек. Он молчит. Наконец, он снова ставит карандаш вертикально и спрашивает:

– Ну, что еще?

– Может быть, позже?.. – запинается Пиннеберг.

– При такой конъюнктуре! – говорит господин Леман с пренебрежением.

Тишина.

«Значит, я могу идти. Снова провалился. Бедная Ягненочек!» – думает Пиннеберг. Он уже собирается прощаться, но господин Леман говорит:

– Покажите ваши документы.

Пиннеберг кладет документы ему на стол, руки у него дрожат от страха. Он не знает, что на уме у господина Лемана, но универмаг «Мандель» насчитывает около тысячи сотрудников, а господин Леман – начальник отдела кадров, а значит, большой человек. Может быть, господин Леман просто издевается над ним?

Так что Пиннеберг трясущимися руками раскладывает свои документы: свидетельство о прохождении обучения, затем рекомендации от Вендхайма, потом от Бергмана, затем от Кляйнхольца. Все рекомендации очень хорошие. Господин Леман читает их очень медленно, совершенно невозмутимо. Затем он поднимает взгляд, кажется, размышляет. Может быть, может быть…

Господин Леман говорит:

– Ну что ж, удобрения, конечно, мы не продаем.

Вот так! И конечно, Пиннеберг, словно полный дурак, может только пробормотать:

– Я тоже так подумал… вообще-то, мужская одежда… это было временно…

Леман наслаждается этим. Ему так понравилось, что он повторяет:

– Нет, удобрения мы не продаем. – И добавляет: – И картошку тоже.

Он мог бы говорить о зерне и семенах, все это написано на бланке Эмиля Кляйнхольца, но даже слово «картошка» прозвучало уже не столь эффектно. Поэтому он только бурчит:

– Где ваша карточка страхования служащего?

«Что это все значит? – думает Пиннеберг. – Зачем ему моя карточка? Он хочет меня помучить?» И он кладет зеленую карточку на стол. Господин Леман долго ее разглядывает, смотрит на отметки, слегка кивает.

– И ваша карточка подоходного налога.

Пиннеберг подает и ее, и ее тоже внимательно рассматривают. Затем снова наступает пауза, чтобы Пиннеберг успел обрести надежду, отчаяться и снова обрести надежду.

– Итак, – подводит итог господин Леман и кладет руку на бумаги. – Итак, мы не нанимаем новых сотрудников. Мы вообще не имеем права это делать. Потому что мы сокращаем старых!

Конец. Все. Это окончательное решение. Но рука господина Лемана остается на бумагах, теперь он даже кладет на них желтый карандаш.

– Тем не менее… – говорит господин Леман. – Тем не менее мы можем переводить сотрудников из наших филиалов. Особенно способных сотрудников. Вы ведь способный сотрудник?

Пиннеберг что-то шепчет. Никакого протеста. Этого достаточно для господина Лемана.

– Вы, господин Пиннеберг, будете переведены из нашего филиала в Бреслау. Вы ведь из Бреслау, не так ли?

Снова шепот, снова господин Леман удовлетворен.

– В отделе мужской одежды, где вы будете работать, случайно, нет ни одного господина из Бреслау, верно?

Пиннеберг что-то бормочет.

– Хорошо. Вы начинаете завтра утром. Вы приходите в восемь тридцать к фройляйн Земмлер, сюда же. Вы подпишете договор и правила внутреннего распорядка, и госпожа Земмлер сообщит вам все детали. Ну, хорошего дня..

– Хорошего дня, – тоже говорит Пиннеберг и кланяется.

Он идет назад к двери. Уже берется за ручку, как вдруг господин Леман шепчет, шепчет так, что слышно через весь кабинет:

– Передайте вашему отцу мои наилучшие пожелания. Скажите вашему отцу, что я вас нанял. Скажите Хольгеру, что в среду вечером я буду свободен. Доброго утра, господин Пиннеберг.

И если бы не эти последние слова, Пиннеберг так и не узнал бы, что господин Леман тоже умеет улыбаться, хоть и немного сдержанно.

Пиннеберг идет по Малому Тиргартену, он напуган и не может порадоваться.

Пиннеберг снова оказывается на улице. Он устал, он так устал, словно работал весь день на износ, будто чудом избежал смертельной опасности, как будто пережил сердечный приступ. Нервы его были напряжены до предела, а теперь они разом сдали, и он больше ничего не чувствовал. Пиннеберг медленно бредет домой.

Сегодня настоящий осенний день, в Духерове было бы очень ветрено – там ветер постоянно дует в одном направлении. Здесь, в Берлине, ветер кружит повсюду, то так, то эдак, гонит по небу торопливые облака, на которые даже не поднимаешь глаз, и время от времени проглядывает солнце. Асфальт то мокрый, то сухой – не успеет он просохнуть, как сразу же намокает вновь.

Теперь у Пиннеберга есть отец, настоящий отец. И поскольку у отца фамилия Яхман, а у сына – Пиннеберг, то сын является внебрачным ребенком. Но для господина Лемана это, вероятно, только на пользу. Пиннеберг очень хорошо представляет, как Яхман втолковывал Леману про ошибку юности, ведь Леман и сам выглядит как старый похабник. И теперь, из-за такого пройдохи, как Яхман, Пиннебергу снова повезло – он переведен из филиала в Бреслау и получил должность. Рекомендации ничего не стоят. Способности ничего не значат. Приличный внешний вид ничего не дает, смирение тоже не помогает – но такой парень, как Яхман, действительно полезен!

И кто же