Бессмертная степь - Иса Капаев

Не целуй дитя любимое,

Не бей дитя своё нелюбимое —

Вопли мира подземного тебя схватят.

Возможно, что подобные уведомления являются напутствием для любого смертного в страну мёртвых. Смертный должен уходить с отказом от всех земных привязанностей и желаний. Если же он этого не выполняет, то посетителю подземного мира грозит какая-то опасность, и он лишается возможности вернуться в страну живых.

Наверное, поэтому наши предки так тщательно готовили в последний путь покойников. Есть сведения о том, что в древности убивали рабов и даже жён, хоронили вместе с умершими любимых коней, погребали лучшие одежды, утварь и оружие, кроме того, для подарков подземным демонам покойнику давали сотни разноцветных бусинок.

Энкиду же спускается в подземный мир живой, и поэтому Гильгамеш даёт ему прямо противоположные советы, чтобы он исполнил свою миссию, не задерживаясь. Однако Энкиду не послушался, а может быть, подобное путешествие уже было обречено на провал: он был схвачен Куром, и вернуться обратно на землю ему было не суждено.

Гильгамеш обращается к богам, просит вернуть Энкиду с барабаном и палочками. Но они не хотят ему помочь, и лишь всесильный Энки приказывает богу солнца Уту, чтобы тот проделал в крыше подземного царства отверстие, через которое тень Энкиду могла бы вернуться на землю.

Тень Энкиду возвращается, обнимает Гильгамеша и рассказывает о том, «какая участь уготована в царстве мёртвых дворцовым слугам, матерям, воинам, павшим в бою, людям, о тенях которых никто на земле не заботится, и тем, кто остался на равнине без погребения…»

По содержанию видно, что это не только вполне законченное самостоятельное произведение, но по художественным достоинствам намного выше остальных сказаний. Особую значимость ей придаёт многообещающее вступление, в котором повествуется о сотворении мира, что нехарактерно для остальных шумерских поэм. Есть все основания полагать, что в древнем Шумере поэма «Гильгамеш, Энкиду и подземное царство» была одной из архаичных и выделялась своей

оригинальностью… Возможно, что все остальные шумерские сказания и в древности представляли единое эпическое произведение с цельным сюжетом.

Вавилонские авторы исключили из своего эпоса реалистический эпизод «Гильгамеш и Агга из Киша» исключительно по политическим убеждениям: их не устраивало, как охарактеризовал это С. Крамер, присутствие в сказании «демократического двухпалатного парламента».

В шумерской табличке с эпизодом «Смерть Гильгамеша», тоже отсутствующей в вавилонском эпосе, хотя и сохранившейся отрывочно, показано, что главный герой продолжает поиск бессмертия, но узнав, что человеку не достичь вечной жизни, покоряется своей участи. Большой необходимости в наличии этого эпизода нет, потому что вавилоняне исчерпали данную тему в последних трёх табличках сюжетом о «поиске травы бессмертия».

Вот что пишет С. Крамер по этому поводу:

«Несмотря на всю фрагментарность шумерского текста, нетрудно установить, что именно он («Смерть Гильгамеша» — И. К. ) послужил источником целого ряда отрывков, записанных на девятой, десятой, одиннадцатой табличках вавилонского «Эпоса о Гильгамеше».

Содержание поэмы «Гильгамеш, Энкиду и подземное царство» и как отдельное произведение, и как часть вавилонского эпоса глубоко взволновало меня. Я не хочу вступать в полемику с таким мэтром шумерологии, как С. Крамер, и не имею на то права, но мне хотелось бы отстоять свою версию об архаичности этой поэмы.

На мысль об её архаичности меня прежде всего навело не только вступление, повествующее о «сотворении мира», но и сама интрига с потерей барабана и палочек.

Почему особая роль отводится барабану и палочкам?! Из-за чего так скорбит царь Урука? Зачем из-за каких-то вещей приносит себя в жертву степняк Энкиду?! Эти вопросы не давали мне покоя. Подобное чувство я когда-то уже испытывал и тоже в связи с музыкальными инструментами.

В XV—XVI веках между Москвой и Ногайской Ордой были установлены дружественные отношения, наладилась торговля, оказывалась взаимная военная поддержка. Московские государи, чтобы оградить себя от ногайских мурз, выплачивали ногайским биям (верховным князьям) «поминки». Бии в своих посланиях сами требовали необходимое. В основном степняки нуждались в изделиях из металла, сукне, западноевропейской писчей бумаге, продовольствии.

В некоторых грамотах указываются музыкальные инструменты, среди них накыра (барабан больших размеров), зурны (флейты), бубны. Я помню, что ещё тогда недоумевал: зачем из Москвы в Сарайчик везти барабан или бубен? Однако эти музыкальные инструменты имели военное предназначение.

Накыра — это большой барабан, по которому били колотушкой, оповещая о начале боя, зурной подавали сигналы различные отряды. Перед боем обязательно создавали сильный шумовой эффект: взбадривали своих и навевали панику в стане противника. Древние придавали музыкальным инструментам магическое значение и первоначально в боях, наверное, старались использовать эти качества.

В каждом ногайском ауле жили умельцы, изготавливавшие и накыры, и зурны, и домбры. Русские мастера — возможно, ремесленники, сбежавшие из поверженных золотоордынских городов в русскую столицу — делали эти инструменты искуснее и добротнее. Видимо, поэтому возникла необходимость везти их из столь отдалённых мест. Известно, что военные инструменты имели большую ценность, потеря их в бою приравнивалась к потере байрака (знамени).

В древности барабан, бубен, кобыз (смычковый, одновременно ударный инструмент), домбра (струнный инструмент) были атрибутами прорицателей, жрецов, шаманов. В ногайском языке из фольклора известны два названия представителей этой древней профессии: камы (иногда в произношении: каамшы ) и бакши.

Бакши использовали сугубо поэтическое искусство с обязательным сопровождением игрой на домбре и кобызе, они музыкой и песенным текстом исцеляли психические расстройства, предсказывали будущее страны, политические события, разгадывали сны; т. е., говоря современным языком, проводили массовые театрализованные зрелища.

Каамшы, или камы, действовали в повседневной бытовой жизни, их профессия была более узкой, неафишируемой.

На мой взгляд, искусство камов имеет более глубокие и древние корни, и примечательно то, что оно дошло и до наших дней, хотя коммунистические деятели немало с ним боролись.

Камы в своём деле использовали различные средства: изготовляли зелья из растительных компонентов, жира и костей животных, прокалыванием вольчьей шкуры изгоняли злых духов, для очищения применяли огонь, при гадании пользовались специальными магическими камнями. В древности они были неразлучны с бубнами, которые позднее заменили аса-таяки с колокольчиками — эта палка издавала звук, подобно бубну.

Обязательной принадлежностью кама был кнут. По-ногайски кнут, плеть — камшы, т. е. само название говорит о прямой принадлежности каму. Высокая популярность ногайских плетей -камшы у многих народов неслучайна, видимо, секреты их изготовления передавались окружению ногайцев, и у многих народов плеть называлась нагайкой.

В ногайских аулах плети изготавливались избранными людьми, зачастую самими камами. Считалось, что именно от неё зависит плодовитость, изобилие мяса и молока у скота. Порой кнут был и единственным оружием кочевника против диких зверей.

Гильом Рубрук в середине XIII