Назови меня по имени - Ольга Николаевна Аникина

У отца и Натальи не было детей. И вообще детей у Натальи не было. О подробностях никто не спрашивал, но через несколько лет всем вокруг стало ясно, что для их позднего союза это вовсе не помеха. Жизнь Натальи вертелась вокруг отцовского удобства и комфорта. Маленький ребёнок в подобный уклад никак не вписывался, и, наверное, женщина однажды поняла это и сделала окончательный выбор. Легко ли он ей дался, Маше было неведомо. Зато Ираиду Михайловну такой расклад устраивал как никого другого.

– Если ваш папенька на старости лет задумает кого-нибудь родить, – говорила она, – можете попрощаться с наследным жильём.

В квартире на Дзержинского мама считала себя хозяйкой. Ей не хотелось отсюда уезжать, несмотря на то, что жильё по праву ей не принадлежало. Но Маша и представить себе не могла, чтобы папа потребовал от Ираиды Михайловны выехать из квартиры, которую он так великодушно оставил бывшей жене и дочерям. Даже если бы у отца возникла жизненная необходимость, он никогда бы не поменял своего решения: папа был человеком чести, и Маша очень этим гордилась.

Перешагнув пятидесятилетний рубеж, отец совсем поседел, высох и даже немного уменьшился в росте – хотя, может, Маше просто так казалось, потому что они с Алькой выросли. В восемьдесят девятом, когда отец уже совсем отчаялся, ему наконец-то дали профессора и назначили на должность заведующего кафедрой. Маша никогда не была посвящена в тайны отцовской карьеры, но, хорошо зная характер родного человека, догадывалась о причинах его служебных неудач. Отец не умел кланяться нужным людям и пользоваться выгодными знакомствами – и дочь всегда восхищалась этими отцовскими качествами. Так или иначе, до восемьдесят девятого года, когда раздавали должности, доцент Иртышов всегда оказывался в стороне.

Новый статус стал для новоиспечённого профессора скорее стрессом, чем праздником; он уже разочаровался в жизни и ничего от неё не ждал. Свой триумф он принял с растерянностью. Поначалу в разговорах с дочерьми он забывался и рассказывал несусветные вещи. Он поведал Маше, как приходится проставлять экзамены блатным студентам, хамившим ему на практических занятиях. А ещё упомянул о новой обязанности – присутствовать на всех пьянках, которые устраивал ректор.

Отец за всю жизнь так и не научился правильно пить. Он физически не переносил алкоголь, а частые головные боли и застарелая язва желудка полностью исключили выпивку из его рациона. Однако ректор, бывший военный, отцовские отговорки даже слушать не хотел и следил, чтобы минимальное количество спиртного, выпитого его сотрудниками на неформальных мероприятиях, соответствовало установленной им самим норме. Норма равнялась то ли пяти рюмкам, то ли шести. В конце концов отец приспособился заменять водку водой; под столом он наполнял рюмку из маленькой бутылочки с минералкой.

– Как разведчик, честное слово, – посмеивался он над собой. – Приходится вертеться.

Потом отца привлекли в приёмную комиссию и сделали заместителем ответственного секретаря. На этом этапе он совсем замкнулся и с головой ушёл в работу. Он перестал откровенничать, и даже Наталья не была в курсе институтских интриг. Отец больше не метался: на этой должности нужно было либо полностью подчиниться системе, либо навсегда попрощаться с институтом, равно как и с собственной профессорской карьерой. И отец, памятуя о своих многолетних и неудачных поисках компромисса, наконец-то принял решение и подчинился. Конечно же, Маша не имела права осуждать его выбор.

В работе приёмной комиссии участвовала почти вся отцовская кафедра, ведь анатомия человека входила в перечень дисциплин, которые наряду с ботаникой, общей биологией, зоологией и основами генетики были включены в экзаменационные билеты. Преподаватели принимали документы у поступающих, а также присутствовали на экзаменах и следили за порядком.

И Маше, и в первую очередь Альке, все друзья семьи Иртышовых прочили будущее в сфере медицины. После окончания Аллой восьмого класса отец вплотную занялся подготовкой девочек к поступлению в медицинский институт. Профессор нашёл им хороших репетиторов и оплачивал занятия по высшему тарифу. Учителя химии у них были разные и менялись каждый год, а биолог оставался один и тот же. Это был отцовский коллега по институту с кафедры общей биологии и генетики, энергичный пожилой человечек с круглой лысиной, острым, покрытым красными прожилками, носом и умными тёмными глазками. Фамилия его была Линейцев, и студенты по созвучию прозвали его Линнеем. Каким-то образом прозвище стало известно в семье Иртышовых и прицепилось к нему навсегда. Преподаватель прекрасно об этом знал и не обижался.

Линней считался опытным педагогом; уже после нескольких занятий с абитуриентом он мог с высокой точностью спрогнозировать результат работы и вероятность поступления подопечного в институт. Когда репетитор занимался с Алькой, он выложил отцу всё как есть (Маша оказалась невольной свидетельницей разговора). Линней сказал, что Иртышовой-старшей нужно было учиться в школе чуть усидчивее и что, несмотря на прочие таланты, он не обнаруживает у неё склонности к естественным наукам. Зато в характере девочки имелась врождённая, превосходящая все пределы самоуверенность. Алька очень хотела стать сотрудником какой-нибудь кафедры – как же иначе, в такой-то семье, восклицал Линней. Но дело ограничивалось честолюбивыми мечтами. Алька училась спустя рукава и открыто надеялась, что всё в её жизни произойдёт само собой. Становилось понятно: при таких раскладах, если в институте будет высокий конкурс, Алла может провалиться, и знаменитая фамилия ей уже не поможет.

Поэтому профессор Иртышов на экзаменах подстраховал свою старшую дочь – настолько, насколько это было в его силах. Алька рассказывала, что перед каждым экзаменом, который она сдавала якобы на общих основаниях, приёмная комиссия формировала небольшую группу из десяти – пятнадцати абитуриентов. Эту группу отсаживали в специальную аудиторию. На стенах в комнате висели многочисленные таблицы и схемы. Перед каждым абитуриентом лежали проштампованные листы, для ответов и для черновиков. Вдоль рядов ходила девушка в белом халате. Девушка раздавала билеты. Именно раздавала: никто из детей, принадлежащих к клану избранных, не участвовал в лотерее. Потом отмечалось время, и будущие студенты писали ответы. Переговариваться не разрешалось, но позволялось подходить к таблицам. В большинстве случаев вставать с места не было нужды, потому что три необходимые таблицы, ровно по количеству вопросов в билете, как по волшебству, располагались где-то рядом.

Если даже в этом случае соискатель попадал впросак, всё равно тревожиться за его будущее не стоило, ведь имелись иные способы помочь. Так, за спиной везунчика в течение нескольких минут появлялся один из членов комиссии. Он заглядывал