Без времени и места - Михаил Чумалов

материальных благ: труд служителей церкви, особенно в крупных городах, оплачивался неплохо по советским меркам. Но чтобы физик-теоретик, которому прочат блестящую научную карьеру, да из светской семьи потомственных ученых!.. Такого Андрей даже представить себе не мог.

Сам Андрей, как и большинство его сверстников, выросших в СССР в послевоенную эпоху, о религии имел представление только из книжек и кино. С историей жизни и гибели Иисуса он познакомился старшим школьником благодаря бобине с записью рок-оперы Ллойда Веббера, и история эта взяла его за живое и оставила в душе след, какой оставляют выдающиеся литературные сюжеты. За ночь Андрей переписал от руки в тетрадку либретто оперы – его привёз из Лондона репетитор английского – и по этим текстам учил язык, каждый раз заново переживая эту великую древнюю драму. Но подчинить этим переживаниям его собственную нынешнюю жизнь Андрею и в голову не приходило. Впрочем, интерес остался, и на втором курсе он взялся писать курсовую на тему «Миф о Христе». Для этого ему пришлось проштудировать и Ветхий Завет, и Евангелия, но увидел он в них лишь поле для культурологического исследования, результат переосмысления мифов древности. Религиозный культ оставался для него чуждым. При слове «священник» в мозгу Андрея возникал образ нелепо одетого человека, размахивающего кадилом в полутёмном помещении. Всё это он считал занятием заскорузлым и непродуктивным, чем-то из прошлых времён. Наука – вот религия современности, так думал Андрей.

– Лёня, скажи мне как другу, – смог наконец вымолвить Андрей, – зачем тебе это? Ты же учёный. Ты и вправду веришь в бога?

Леонид усмехнулся в бороду:

– Помнишь, как в фильме говорилось: «Одни верят, что бог есть, другие верят, что бога нет. Ни то ни другое недоказуемо».

– Это не ответ, – не унимался Андрей.

– Ну хорошо. В доброго дедушку, который сидит на облаке, управляет всем, отмеряет каждому его срок и воздаёт по его вере, я, конечно, не верю. Но понимаешь, Андрей… Я долго изучал законы физики. Благодаря этим законам во Вселенной всё вертится. И я вижу, что устроено там всё разумно… Я вот что думаю: раз существуют законы, и они разумны, и они работают, и они универсальны, – значит, кто-то эти законы установил… Кто-то, кто обладает разумом и возможностями, неизмеримо более мощными, чем мы можем представить… Во всяком случае, поверить в то, что всё это, – Леонид обвёл руками вокруг, – что всё это, весь этот сложнейшим образом устроенный мир, включая, кстати, и нас с тобой… возникло само по себе, без заранее продуманного плана… поверить в это мне ничуть не проще, чем принять существование творца. Разве не логично предположить: то, что подчиняется строгим закономерностям, есть продукт разума?

Андрей задумался. Всё это было для него ново и непривычно. А Лёня продолжал:

– Вот и человек, его сложнейший организм, разум, сознание, чувства. Трудно поверить, что всё это возникло из случайного соединения молекул, а не как результат замысла.

Тут Андрей нашёл что возразить:

– А естественный отбор, а эволюция? Ведь она подтверждена ископаемыми останками, ты же сам знаешь. По ним можно проследить, как из простейших организмов возникали более сложные, а из тех – ещё более сложные и так вплоть до человека. Наконец есть ещё генетика. Что ты на это скажешь?

– Да ничего. С теорией эволюции я знаком и в её истинности не сомневаюсь. Я не верю в её спонтанный характер. Почему бы не предположить, что программу эволюции кто-то когда-то создал и запустил, чтобы в результате возникло то, что мы имеем, то есть человек разумный… Хотя, конечно, самонадеянно считать, что мы и есть венец творения, а не какое-то промежуточное звено на пути к более совершенному созданию… Но не в этом суть. Программировать некоторые процессы научились уже и люди. Они создали ЭВМ и роботов. Мало того, они уже умеют вторгаться в генную структуру и её менять, и очень скоро, уже при нашей жизни, смогут создавать новых живых существ. И, возможно, эти существа будут верить, что они появились сами собой.

Андрей не знал, что сказать. Минуту постояли молча. Потом Лёня произнёс:

– Понимаешь, дружище, мне будет очень досадно покинуть этот мир, так и не узнав, откуда всё пошло и куда идёт, как всё устроено и, главное – зачем. В чём смысл происходящего? Что он задумал?

– А наука? Она же для этого и нужна.

– Всё верно. Но не при нашей жизни. Мы ещё в самом начале. Вот представь себе червя, выползшего из газона стадиона во время футбольного матча. Поймёт ли он, что там происходит? К чему стремятся игроки? Вот так и мы, как тот червь, глядим с нашей крошечной планетки во Вселенную, видим её ничтожную часть, видим разлетающиеся откуда-то огни и ни хренашечки не понимаем… То есть мы чуть-чуть понимаем – как, но совсем не понимаем – зачем.

– И ты, Лёня, надеешься, что религия даст тебе ответ на этот вопрос? – догадался Андрей.

– Не знаю. Посмотрим, – дождь пошёл сильнее, и Леонид заторопился в свой вагон. – Будешь в Ленинграде, найди меня – поговорим на эту тему.

– Постой! – Андрей схватил его за руку. Один вопрос не давал ему покоя. – Вот ты говоришь, что во Вселенной всё устроено разумно. Но разве это можно сказать о нас, о человеческом обществе? Если бог создал нас по своему подобию и вложил в нас какие-то качества, то почему люди не следуют его законам? Почему они крадут, убивают, насильничают, лицемерят? Нестыковка получается.

– Не знаю, – ещё раз честно ответил Лёня и повернулся, чтобы уйти, но не ушёл. – Получается, что есть свобода воли. Это как родители и дети. Родители дают нам жизнь, воспитание, стартовые возможности, но дальше мы строим свою судьбу самостоятельно и не всегда родительским советам следуем. Нам, людям, многое дано: разум, сознание, мораль. Ну а дальше – мы как-то сами…

Он ушёл. До отхода поезда оставалось минут пять, и ещё было время после разговоров о вечном заняться делами земными. Фигура Анны по-прежнему маячила невдалеке. Девушка промокла, но возвращаться в купе не торопилась, и Андрей направился к ней.

Харьков – Белгород

– В одном пионерском лагере у входа стояли две скульптуры из гипса – Барабанщик и Горнистка. И все, кто в ворота входил, между ними проходили. А потом в Барабанщика ударила молния и разрушила его, только пьедестал уцелел. Горнистка осталась одна. Скучно ей было стоять так, тоскливо…

Женский голос за перегородкой звучал загадочно и негромко, но в вагоне было тихо, и Сергей Ильич слышал