Без времени и места - Михаил Чумалов

Как только поезд покинул харьковский вокзал, Сергей Ильич попытался замыть в туалете кровавые пятна на рубашке. Получилось это не слишком хорошо. На белой ткани остались розовые разводы. Затем Сергей Ильич проделал ту же процедуру, что и несколькими часами раньше. Он аккуратно повесил пиджак на вешалку, снял и протер промокшие насквозь лаковые штиблеты, задвинул их подальше под полку, чтобы никто, не дай бог, не мог на них наступить, и взгромоздился на своё ложе. Заснуть он боялся, помня, чем закончился его прошлый сон. Земеля всё ещё находился где-то рядом, в поезде, и ожидать от этого неуравновешенного типа можно было всякого. А ну как ещё какой-нибудь покойный командир материализуется в его возбуждённом водкой воображении! Так и пролежал Сергей Ильич без сна до самого Белгорода и волей-неволей слушал, что происходит за перегородкой купе.

– …И с тех пор стала Горнистка по ночам слезать со своего места и по лагерю бродить, – продолжал голос, который принадлежал Наташе Светленькой. – В палату к мальчикам заходила и спящих рассматривала. Если мальчик был на Барабанщика похож, то Горнистка превращала его в камень и на постамент ставила, рядом с собой. А у того, кто не подходит, вырывала сердце.

– Мораль сей басни такова: куда ни кинь – всюду клин. Короче, все беды от баб, – резюмировал Серёга, за что получил шлепок по шее от рассказчицы.

Тут надо вернуться чуть назад – это несложно, ведь время в поезде, как мы уже выяснили, есть категория относительная – и рассказать, как молодёжь в четвёртом купе докатилась до пионерских страшилок.

Выходка пьяного солдата нанесла их вечеринке невосполнимый ущерб. Остатки крымского портвейна – литр, не меньше – из опрокинувшейся банки обильно оросили пол купе, нижнюю полку и модные брюки Алёны. В воздухе разлился густой винный аромат. Он назойливо возбуждал обонятельные рецепторы молодых людей, только вошедших во вкус попойки и желавших продолжения банкета. Выпить было нечего, но это было только полбеды.

Наташина гитара оказалась разбитой. В её деке, изящной, как стан восточной красавицы, зияла дыра. Но и это не всё. Алёна, ещё недавно так уютно располагавшаяся под правой рукой Андрея, сидеть так в мокрых и липких штанах уже не могла. Их пришлось снять, прикрывшись одеялом, и повесить сушиться. Впрочем, сидеть за столом без штанов, против чего Андрей возражать бы не стал, она тоже не пожелала. Девушка осталась на своей верхней полке под одеялом. Андрей был в ярости. Одним движением руки Земеля лишил его и предмета желания, и инструмента соблазнения, не говоря уже о выпивке. Попадись виновник в тот момент под горячую руку Андрея, остатки гитары украсили бы шею сержанта испанским воротником.

Волей-неволей вечеринку пришлось прервать. Вожатые побежали успокаивать пионеров и подсчитывать их ушибы и ссадины, Ламцадрица возилась с раненым Сергеем Ильичом, юноши распихивали по полкам упавшие вещи. Пока поезд стоял в Харькове, все вместе собирали с пола осколки разбитых стаканов и стирали с полок остатки портвейна. Градус настроения в купе понизился. Но молодость есть молодость, и она взяла своё.

Положение спас Серёга. На остановке он куда-то исчез и вскоре вернулся с пятью тёмного стекла «огнетушителями» – так тогда называли бутылки ёмкостью 0,8 литра – «Вермута розового крепкого», ни больше ни меньше. Кто с ним знаком, тот знает, что это вещь сильнее, чем «Фауст» Гёте – так мог бы сказать товарищ Сталин, если бы в его время такое пойло производили. Смесь спирта, сивушных масел и экстракта полыни дурила мозги пьющих советских граждан так, как не под силу даже легендарному абсенту, воспетому французскими живописцами.

– Чтобы встать с больничной койки – пей целебные настойки! – продекламировал Серёга, сгружая бутылки на стол, а затем извлёк откуда-то ещё и бутылку дефицитного египетского бальзама «Абу Симбел». – Это для дам, – торжественно добавил он. Где он ухитрился достать всё это ночью, да за такое короткое время, осталось неизвестным.

Тем временем компания приросла новым членом. Им оказалась филолог Анна из спального вагона. Случилось это так. Оставив Дмитрия Олеговича храпеть на полу двухместного купе, Аня полчаса бродила бесцельно по харьковскому перрону. Прохладный дождик остудил её гнев. Ей стало невыразимо стыдно за те ужасные чувства, которые владели ею недавно. Стыдно и страшно от мысли, что она и вправду готова была поднять руку на этого несносного, но близкого ей человека. Возвращаться в купе Анне не хотелось: она опасалась, как бы чёрные мысли не вернулись к ней при виде безобразно пьяного Димы. Да и ожидать от него в таком состоянии чего-то хорошего не приходилось. Нет, пусть уж проспится как следует, а там посмотрим, решила Аня. На перроне её приметил Андрей. Какие уж там он нашёл слова, чем соблазнял девушку, не знаю, но Анна согласилась на предложение посидеть в весёлой компании. Надо же было ей где-то переждать время.

– А ещё был такой случай, – загробным голосом произнес Серёга, взявший эстафету у Наташи. – Один мальчик выпил литр «Солнцедара» и стал распухать, а потом умер. Мёртвый, а всё равно распухает и распухает. Стали его хоронить, а он ни в один гроб не влезает. Что делать? Пришлось так закопать. На следующий день приходят – а холмик над могилкой в два раза выше стал. Говорят, он до сих пор растёт, уже с девятиэтажный дом вырос. Мораль: не пей «Солнцедар» – пей «Вермут розовый крепкий». – И Серёга разлил вермут по стаканам.

– А у вас, у археологов, были страшные случаи? – спросила Наташа у Андрея. – Вы же с мертвецами дело имеете.

– Да была одна такая история. Очень кое для кого страшная.

Андрей хлебнул вермута и начал рассказ.

* * *

– Это было совсем недавно, меньше месяца назад. Мы работали на греко-скифском некрополе, в степи недалеко от Евпатории, рядом с античным городищем. Целыми днями долбили кирками землю, и между делом – для разнообразия – заучивали древнегреческие пословицы и афоризмы. Наш начальник раскопа Саша, археолог-античник, знал их множество. Заодно он научил меня нескольким фразам на новогреческом, так, от скуки. Ну там «здравствуйте», «как дела», «как пройти в библиотеку» и тому подобное. Сейчас я уже половину не вспомню, но одну фразу не забуду, наверное, никогда. Она звучит так: «По врискэтэ то плисьестеро апохоритирьё?» По-русски это значит: «Где здесь ближайшее отхожее место?» Почему запомнил – сейчас расскажу.

– Некрополь – это типа кладбище? – спросил Эдик.

– Да, там жители