Студеный флот - Николай Андреевич Черкашин

стратеги подводных войн, командиры «потаенных судов». Пока что они не стреляли, держа друг друга в электронных прицелах, но тихая война вела счет своим жертвам. Подводные лодки порой сталкивались, подобно самолетам, порой взрывались по неведомым причинам, горели, тонули; они неслись в спрессованый мрак океанских бездн почти отвесно, как авиабомбы, сминаясь на запредельных глубинах, и как бомбы же вонзались в грунт, уходя в синие глины древних эпох, пронзая слежавшиеся слои тысячелетий; сдирая свои легкие корпуса, точно кожуру, разбрасывая по дну баллоны, якоря, рынды да вещи подводников, вылетевшие из разломов прочного корпуса…

А люди, торпедное мясо, живая начинка подводных пирог? Одни и сейчас лежат в стальных своих саркофагах – нетленные на мертвых глубинах, другие по-прежнему пытают военное счастье во все тех же роковых широтах. Они получают боевые ордена и дозы облучения, звезды на погоны и язвы в желудке, льготные квартиры и ранние инфаркты, а те, кто выжил, уходят на берег с мечтой дожить свои годы лесником в каком-нибудь глухом заповеднике.

Ожгибесов знал, как никто другой: машина третьей мировой войны уже запущена на холостых оборотах. Лишь легкое сотрясение эфира – кодированные радиосигналы из «ядерных чемоданчиков» вождей сверхдержав – даст ей смертельный ход, обрушив ракетную лаву в океаны и на города, обрекая мир на вечную «ядерную зиму» той непроницаемой для солнца завесой гари и пепла, что встанет выше озоновых дыр сожженного неба. Но чья-то рука – Провидения ли, Вселенского Разума ли – все еще удерживает обозленных политиков от последнего шага, от самоубийственного – «Пуск!». И подводные ракетоносцы, поднимаясь из глубин вместе с мантией океанской жизни – планктоном, выпустив длинные хвосты буксируемых антенн, разительно походя при этом на драконов, – вслушивались в радиосигналы, летевшие к ним под воду с далеких антенных полей, и, не получив пока рокового сигнала, облегченно вздыхали грудью своих командиров и снова уходили в непроглядную даже для космических лазеров толщу, чтобы снова лечь на залповый курс. Так прохаживаются вдоль барьеров истомленные ожиданием дуэлянты.

И снова начиналась большая стратегическая охота за подводными рейдерами. Их выслушивали с вершин подводных монбланов через установленные там слухачи-гидрофоны; их выслеживали с крейсеров, фрегатов и эсминцев, пытаясь засечь хитроумными приборами «подводных гадин ход», ловя на сверхчувствительные детекторы, всплывающие из глубин микроволны кильватерного следа или тончайшие перепады температуры воды, едва нагретой телами подводных чудовищ, или шлейф планктона, погибшего под многолопастными винтами субмарин. Их выискивали с патрульных самолетов, тщившихся уличить стальные невидимки по возмущению магнитного поля планеты. Их высматривали из космоса спутники-шпионы, пронзая лазерными лучами океанскую толщу; и корабли-разведчики, подбирая в свои тралы всплывший мусор, надеясь найти в нем обрывки лодочных бумаг…

Вся мощь инженерного интеллекта планеты, вся ученая рать, разбитая на номерные НИИ и спецКБ, была втянута в эту глобальную морскую охоту – одни в качестве творцов ловчих снастей, другие – в роли егерей-следопытов, третьи – как загонщики стальных акул.

На Неве и Северной Двине, в Портсмуте и Гротоне, на Волге и на Амуре, в Чарлстоне и Аннаполисе – в грохоте прессов и визге фрез, в шипении сжатых газов и искрах электросварки рождались новые субмарины, пополняя Объединенный Гранд-флит НАТО и Великую подводную армаду СССР. Темп, ритм, сроки – все определял азарт погони за новой владычицей морей – Америкой, провозгласившей: «Кто владеет трезубцем Нептуна, тот владеет миром». В штабах, в КБ, в заводских бытовках ревниво итожили: кто и на сколько недель раньше спустил на воду очередную атомарину, насколько быстрее провел швартовые, ходовые, глубоководные испытания, у кого и насколько больше ракетных шахт, разделяющихся боеголовок…

Дальше!

Глубже!!

Быстрее!!!

И скорее, скорее, скорее…

Не успевала Земля облететь вокруг Солнца, а уж только восемь советских атомных мастодонтов сползали со стапелей, бесцеремонно раздвигая океан своими осанистыми боками.

Всю вторую половину ХХ века во всех океанах Земли, слитых в единый Мировой, шла грандиозная беззалповая война. Гавани Норфолка и Западной Лицы, Холи-Лох и Гремихи, Ки-Уэста и Рыбачьего, Сиэтла и Полярного выбрасывали в океан подводные лодки с автоматизмом пулеметной ленты. Вернувшиеся с боевого патрулирования корабли походили на стреляные гильзы. Их снова надо было начинить и вставить в ленту Великого подводного конвейера. И их заряжали торпедами и ракетами, заправляли сжатым воздухом и сгущеным молоком, вином и соляром, урановыми стержнями и пипифаксом, свежей человеческой силой и консервированной кровью, видеокассетами с комедиями и карманными Библиями… Каждому – свое, но всем – одно: дамоклов меч верхнего рубочного люка.

И океан.

И тихая война…

Северодар и его старший морской начальник контр-адмирал Ожгибесов были одним из оплотов этой безнадежной войны.

Дух тлена и смерти, дух блуда и хмеля, страха и куража, азарта и отваги витал над подплавом, как витал он над всеми подобными военными базами на планете. И только исступленная надежда, потерявшая любовь и веру, скрашивала ауру этого города.

7. Башилов

Я спускаюсь на причальный фронт нашей бригады. Четыреста десятая бьет зарядку. Дизеля бубнят из-под воды глухо и мощно, словно три придушенных танка.

«Война, война, война…» – бухают дизеля, накачивая в лодку электрическую силу.

Ну война… А разве мы не готовились столько лет к ядерному самосожжению? А разве не горели на здешних берегах скиты со староверами, предававшими самих себя «огненному воскресению», чтобы не попасть под власть супостата?

А разве уже не горела вода в этой гавани вместе с кораблями, словно жертвенная чаша Марсу и Посейдону? Две мировые войны пронеслись над этим странным городом, и он спокойно ждал третью. У этих причалов уже стояли подводные лодки, на чьих рубках красовались смертные цифры.

Передается ли ножнам от кинжала трепет сердца, пронзенного им? Передалась ли этим черным привальным брусам дрожь субмарин, выпустивших гибельные торпеды для сотен людей? Что, если души всех торпедированных моряков и пассажиров витают над этой гаванью, приютом убивших их подводных змей, и мстят, мстят, мстят и им, и городу, накликая бури и ураганы, взрывы и эпидемии, порчу и коррозию…

Неотмоленный город… Разве что сопка отмолена, на которой стоит сруб оскверненного храма, перестроенного в штаб береговой базы. Да и та больше похожа на Голгофу, чем на спасительный Арарат…

А море жило своей жизнью: приходило и уходило, повинуясь лунным зовам, куталось в туманы и пламенело в закатах, стекленело в штиль и вздымалось в шторм. Оно жило в полном согласии со скалами и ветрами, звездами и луной, с космосом наконец, но не с людьми. На что людям, собственно, было наплевать.

Ночная гавань кажется бездной. И небо выше, и тишина зловеща…

Черные в ночи горы обсыпаны снегами и звездами. В черной чаше гавани, посвечивая в черную воду