Цена тишины - Ольга Устинова

* * *

Сегодня ночью меня навестила смерть. Я спала на софе, на груди.

Под утро смертоносный луч света вонзился в мозжечок, затем раздвоился и прошел тело до пяток. Получился треугольник боли. Я не успела осознать что происходит. Он растаял голубым туманом и угасла боль. Последним страдало мое больное колено.

Я лежала, лишенная осознания и способности двигаться. Я не существовала. Медленно прорезалась мысль: «Паралич?» и «Это был конец» Но сознание стало возвращаться небольшими уступками. В голове стучало: «Вот и все». Я пошевелилась: «Жива». «Наверное я медленно погружаюсь в смерть». «Я парализована этим световым снарядом».

Но ладони закрылись. Я пропустила через тело волю. Тяжелое мертвое тело придавило диван и отрекалось двигаться. Я не настаивала. Я ждала конца. Забытье боролось с искрой активности. Я возвращалась, существуя как мысль: «Паралич». Я не сопротивлялась. И не было страха. Вторая мысль: «Как есть». Но руки сгибаются и тело делает слабую попытку отодвинуться от края дивана. Третья мысль: «Старик», «Больной в доме. Заразил, старый паралитик». Мысль бьется в голове повторами.

Молчание.

Новая мысль: «Надо повернуться на спину. Проверить все ли движется. Нет сил. Что это может быть?»

Тишина. Наконец-то. Родная. Я не знаю сколько я в ней просуществовала. Она меня лечила, пока я не осознала: «Я жива. И каждый член моего тела жив. И пора ползти на встречу с Пати, как было договорено. Может, она подскажет мне что это было».

* * *

Нет благодарности за то, что опять осталась жива.

Сегодня проснулась с чувством пустоты внутри. Меня ничто не давило. Я забыла во сне свои беды. Но мне предстояло очнуться. Поискала внутри как поисковым лучом: где ты? Где та тяжесть, которая давила на меня все это время? И я ее нашла. И она вернулась. Избавила меня от освобождения. Я вспомнила свои трудности, которые пыталась перейти. И мне снова не захотелось жить. Все встало на свои места. Я – потенциальный самоубийца. Я им и осталась. Никакая Пати мне помочь не может. Все они немедленно гонят в больницу.

Ах так? Попробуй представить, что уже совершила роковой прыжок. Потому что квинтэссенция твоего состояния – это полет с шестого этажа. Замороженность в этой точке. Навязчивая идея. Ты не думаешь о том, что будет дальше. Пустота? Небытие? Или состояние запредельной депрессии.

Ты получила, и ты опять не свободна. Чего-то не хватает. На сей раз это – угрызения совести. Оставила дочь одну. Так ей и надо. Она меня изводила своей холодностью. Презрением. Оговорами. Мол, какая я ужасная мать. И вот меня не стало. Заботы с похоронами. Двадцать тысяч требуется только за могилу и закапывание в Бруклине. Церковь и поминки, и остальное – сверх. Да и друзей-то у меня нет. Она и посмертно будет меня ненавидеть за то, что на нее свалилось такое. И с квартиры моей ее попросят. Она будет искать еще и эти деньги: где жить? Мне не будет покоя на том свете от ее проклятий. Когда она хамит мне – она об этом не думает. А ведь пожалуй самая большая причина моего состояния – это она. И что еще хуже: даже если она изменится, мне это уже не поможет. У меня внутри все сожжено безответной страстью. Остался осадок – нежелание жить.

Итак, представь себе, что ты это уже сделала. Как жить трупом? Внутренне отрекись от всего, чего ты зависишь. Что бы ни случилось. Уйдет страх. Отрекись от воспоминаний. Это жизнь. Но она уже прожита. Ее нет. Уйдет боль.

* * *

Еле-еле тащу себя на самой себе. Каждое воспоминание, что я – живой труп, приносит просветление. В парке я вдруг замечаю, что розарий расцвел по второму разу за этот сезон, и теперь это осенние розы до зимних холодов. Что новые деревья, посаженные четыре года назад взамен выкорчеванных ураганом Сенди, уже освоились и обзавелись шикарными кронами, прикрыв лысины старого парка.

Затем идет неосознанное окунание в tormenting thoughts, осознание случившегося и новое просветление.

Так дожила с утра до двух дня. Надо залезть в душ. Это опасно – струи воды пробуждают голоса. Значит заскочу и выскочу – как получится.

* * *

Слов «кыш-кыш, изыди», чтобы прогнать наваждение, казалось мне всегда недостаточно. Для меня нападающий на меня монстр казался чем-то могущественным и мои «кыш-кыш», как кошке, для него несущественны как капля воды, падающая в море.

Это мой бывший муж подавал издевательские советы, чтобы посмотреть что я еще придумаю для сопротивления и невозможного освобождения из масонского рабства. Ничто не могло его разжалобить: «Жалости от меня не жди» – так он меня отчитывал. Ни слезы, ни обмороки, ни убеждения. Он строил во мне бессловесного робота, его раба. Он хотел получить за меня проклятый миллион. Мое непоминовение урокам наказывалось. Через меня он пропускал энергию – как ток высокого напряжения, пока я не повторю за ним слово «сдаюсь». Но и после пытки я ничего не делала по его указке. И его это только забавляло. Он испытывал удовольствие дрессировщика, «поломавшего» тигра. Поняв безнадежность ситуации, я решала умереть, и тогда он отодвигал пытку, давая мне передышку, чтобы не потерять свой миллион. Я восстанавливалась быстро, проходя, как та кошка, через свои девять смертей.

Поддерживал его тот, кого он использовал как союзника. То монстрообразное существо, паразитировавшее на моей уникальной энергии, и потому не дававшее мне умереть. Они уживались. Каждый получал свое. И я постепенно теряла чувствительность от присутствия смерти. Я училась ничего не хотеть и ни на что не надеяться. Я ждала своего момента. Мысль о вынужденном самоубийстве меня поддерживала как выход, если бы только знать, что ТАМ не будет продолжения пытки.

Тишина пришла внезапно. Я сидела расслабленная в кресле, откинувшись на заднюю стенку. Тишина. Я – ничто – в ней растворилась. Пустота. Пустая Вселенная. Ни звука. Блаженство несуществования. Пусть будет так всегда. – Нет страдания. Нет ничего. Исчезла я, и со мной исчезло все. Нет возврата. Нет чувств. Ничего не надо. Мне все равно. Меня нет.

Так я провела утро до полудня, пока не придет Мей. Ребята растянулись на полу коридора так, что я не могла пройти на кухню и сделать обязательный по утрам стакан кофе. Перекочевала с кровати на кресло, и снова погрузилась в тишину. Тишина имеет свой особый легкий гул. Я не знаю что