Цена тишины - Ольга Устинова

* * *

Пропала моя книжка в нью-йоркской публичной библиотеке, куда я сдала ее на каталогизирование месяцев шесть тому назад. Остальные взяли, а эта пропала бесследно. Я неправильно прочитала карты. Затея не увенчалась успехом.

Когда я бездельничаю, меня одолевают внутренние разговоры. Вот появился Пират – моя тайная любовь. Знойный мачо из Пуэрто-Рико. Я стою там, где я видела его в последний раз утром, у магазина всякой всячины. Он стоял у входа и прихлебывал из бутылки пиво. Он видел, как я вышла из банка и отправилась в этот магазинчик. Я ему улыбнулась, продолжая укладывать покупку в мешок, и он улыбнулся мне. Кажется, он был не уверен – подойти ко мне или нет, и, наконец, познакомиться. Но я застенчиво прошла мимо.

Это как было на самом деле. В воображении же он задал мне вопрос: куда вы теперь? Я сказала: «Домой». И он сказал: «Нам по пути. Мы соседи». Вот такие фантазии могут прийти мне в голову, когда я ничем не занята.

Я учусь человеческой хитрости выживания в глухоте. У Алины, у Игоря, у моей дочери.

Френсис не проявляет себя как манипулянтка, и я, с радостью и почтением, прильнула к ней в пока еще безоблачном романсе.

Я всю свою жизнь оберегала свое одиночество. Без понимания что я делаю. Я была посвящена идее: я буду писателем. Я – уникум. Я не имею отношения к толпе. Она меня раздражает. Я отношусь к ней свысока. Она подсказывает мне сюжеты и высвобождает мою эмоцию. И это как спичка для моего внутреннего пламени, которое всегда во мне, ожидая сигнала к действию. Я пишу и это приносит мне облегчение, как болеутоляющее при хроническом заболевании. Но теперь можно открыть свои карты. Мои рукописи опубликованы, я слышу отклики родственных душ. Знакомые смотрят на меня другими глазами, я слишком таилась в секрете. Пошлая Натали прокомментировала грубо и заземленно: из грязи в князи. Я не обиделась. Я с ней примирилась. Она – толпа. Я для нее странный и больной экземпляр. Та же Натали сообщила мне с радостью: «У тебя не то с мозгами, но ты талантлива». Я думаю она имела в виду: «Ты не как я, но то, что ты делаешь – шанс на оправдание». Мне разрешили существовать. Теперь я – одна из них, и мне плохо пишется.

Пришла тишина.

* * *

А сегодня я чувствую себя как за школьной партой. Я – двоешница. Мир не поддается моему разумению. Каждая моя попытка близкого контакта с его обитателями – очередной провал, как на весенней сессии. Ибо я тут же предлагаю себя со всеми потрохами. Как сказал однажды мой бой-френд: «Нет инстинкта само сохранения». Я даю себя использовать. И когда я спохватываюсь и начинаю считать синяки, чувства любви к воображаемому ближнему уже нет.

Я на пепелище, и опять одна, ибо я делаю ставку на одного человека и посвящаю ему себя самозабвенно. Я заглядываю ему в глаза с собачьей преданностью: «Ты сделаешь меня счастливой». Я награждаю его миссией. Как сказала Варвара: «Ты провоцируешь своей беззащитностью».

Как сказал еще один экзаменуемый мной на любовь: «Она очень плохо разбирается в людях». Нельзя предлагать безвозмездно человеку миллион и ждать, что он выдержит испытание.

Не думайте, что я не расправляюсь со своими обидчиками. При случае и вдохновении я расправляюсь с ними на бумаге, вооружившись авторучкой. Совсем как в анекдоте про интеллигента и работягу: «Он меня кирпичом, а я его газ-зе-той. А йя его газ-зе-той». Но, как бы забавно это ни было, мне приносит это зыбкое умиротворение. Кое-как я заслужила переход в другой класс школы мученичества. Враг повержен в ином мире. В МОЕМ.

* * *

Утро. Встала не в настроении. Отчего? Сама не знаю. Ничего плохого не происходит. Значит, как советует Игорь, в таких случаях первым делом надо поесть.

Сварила овсяную кашу с изюмом. Уселась в кресло напротив нашего огромного окна в парк. Добавила ко всему чашку кофе. Медленно, с чувством, отправила все это в желудок. Уставилась в окно на раскланивающиеся с ветром клены. Со стороны комнаты – наш домашний сад. Поползла вверх по лестнице настроения. И пришла Большая Тишина. Предметы ожили и застыли в новом качестве. Замерли за окном верхушки деревьев, как будто что-то ожидается. Что же это? В ответ молчание. Особое, живое молчание.

Я убежала из клуба вязания. Я почувствовала себя обиженной и, ничего не сказав на прощание, удалилась. Мне даже захотелось поплакать. Как в детстве, когда кто-нибудь тебя обидел. Но, слава Богу, я нашла это смешным. Поумнела значит. Что произошло? Меня обошли вниманием. У меня не получался дизайн шарфа, действительно очень трудный. Лори, наш консультант-доброволец, обещала помочь и перевела все свое внимание на другую женщину. Я ждала сорок минут пока она сделает для нее воротник на свитере, мне не говоря ни слова.

Меня обожгло обидой, и неловкость пришла, что я за этим круглым столом единственная, кто сорок минут ничего не делает.

По дороге в парк обсудила сама с собой смешную ситуацию, которую сама создала – неловкости для всех. Решение больше сюда не приходить. На сегодня у меня нет больших проблем, я создаю себе что-нибудь взамен. Не приходить и все. Выход. Изолируюсь от источника неприятностей. До следующей с ними встречи, в другом месте, с другим составом.

Пытаюсь себя образумить: если ты приземлился на планете Земля, для жизни на ней, ты уже в большой неприятности. Это непоправимо до самой смерти. Обижаться надо глобально – за то, что ты сюда попал. И не отыгрываться друг на дружке. Так я брела по парку, моему гигантскому храму красоты, которого сегодня оказалась недостойна.

* * *

Бог мой! Я нашла себе пару. Френсис, которая волонтерствует в опасных местах, взяла меня под свое крылышко. Вот уже второй день я хожу просветленная от проведенного с ней вечера.

Мы ходили в Аланон – послушать двадцать пять непьющих женщин, угнетенных любовью к близким алкоголикам. Папам, мамам, бой-френдам к примеру. Бой-френд Френсис, с которым они живут вместе восемнадцать лет, – алкоголик. В периоды запоя он непереносим и опасен. Как опасна для меня моя дочь с ее психическими атаками на меня.

Потом пошли покушать гамбургеры и обсудить услышанное. Эта группа не для нас. Совсем еще девочки, жалующиеся на пьющих