Прощальный ужин - Сергей Андреевич Крутилин

улик у Надежды Павловны поначалу не было. Но благодаря искусной слежке ей удалось довольно быстро установить, что Лев Михайлович сожительствует с одной из сотрудниц музея. Надежда Павловна тотчас же написала заявление в партком. Партком тянул. Разбирательство жалобы длилось более года. Надежда Павловна написала в министерство. В результате порок был наказан — Льва Михайловича освободили от работы. Он тут же разошелся с нею и женился на своей возлюбленной. Однако Надежда Павловна продолжала преследовать своего бывшего мужа, и года три спустя Лев Михайлович бросил и новую свою подругу.

Но горький опыт ничему не научил Надежду Павловну. Возмущаясь Маковеевым, успокаивая на словах Марину, она все ж решила действовать старым, испытанным способом — шантажом и шпионажем.

Надежда Павловна начала с соперницы. Через неделю она уже все знала о Ларисе.

— Их две сестры, — докладывала она по телефону. — Обе не замужем. Мать работает буфетчицей в ресторане. Одинока. Дочки росли без надзора. У Ларисы был любовник. Любовник. Слышишь? Как появился Глеб, связь оборвалась. Глеб часто с нею встречается — в комбинате, в мастерских, — но пока что между ними ничего серьезного нет. Приглашает ее на пирушки, обхаживает пока.

Надежда Павловна намекнула, что дед Егорий, сторож мастерских, за сравнительно небольшое вознаграждение согласился оповещать Марину всякий раз, когда Глеб и Лариса бывали вместе. Как только Чернова приезжала в мастерскую, дед звонил и коротко ронял в трубку лишь одно слово: «Явилась!»

Выждав определенное время, Марина звонила Маковееву. Сторож звал Глеба к телефону. Начинался долгий беспредметный разговор: о самочувствии, о погоде, о настроении.

— Мне скучно, — говорила Марина. — Ты скоро приедешь? — Этот разговор изводил Глеба. Он нервничал, без конца повторял одно и то же, что он спешит, что у него много дел. — Глеб, у тебя кто-нибудь есть? — неожиданно спрашивала она.

— Нет! Я кончаю холст.

— Ну-ну! — Марина бросала трубку, обрывая разговор на полуслове.

Однако, мучимая ревностью, через четверть часа звонила снова.

6

И такая игра — поочередная смена ласки на усиленный шпионаж — продолжалась всю зиму.

Приближалась весна. Своей дачи у Маковеевых не было, но была хорошая дача у Льва Михайловича и он всегда ее предлагал. Но Марина редко проводила лето на даче отца. Она предпочитала ездить на юг. В былые годы, когда Наташа была поменьше, они часто ездили к родителям Глеба в Темрюк, где старики Маковеевы учительствовали. Однако в последнее время Марина этим поездкам противилась. Учителя-пенсионеры пускали к себе в дом много дачников, к тому же они были излишне подозрительны и ворчливы. С Глебом еще куда ни шло, и в Темрюке можно было жить. Но летом он всегда много работал или уезжал с друзьями на север, а одной у стариков скучно.

Так же было и в этот раз. Глеб сказал, что никуда поехать не может: он только что начал писать большое полотно к юбилейной выставке и, пока не закончит картину, будет сидеть в мастерской. При разговоре Глеб был очень ласков с Мариной и дочерью. Он не настаивал, чтобы они ехали в Темрюк.

Марине хотелось в Крым.

— Наташа такая слабая, — говорила она. — Девочка много занимается. Ей нужен хороший отдых. А отдохнуть можно только на море.

Глеб не возражал. Он отвез собаку и кошку на дачу Льву Михайловичу, сам достал билеты на поезд. Марина уладила дело с домработницей: Светлане был предоставлен отпуск на все лето и она уехала в свою родную деревню.

Наконец настал день отъезда. Глеб проводил их на поезд. Он был очень внимателен, советовал, в каком местечке лучше остановиться, как устроиться с питанием. Марина решила провести лето в Судаке. Она сняла себе крохотный домик на окраине городка, опрятный, с двумя окнами, выходящими в проулок. Дворик перед крыльцом был увит виноградником. На тропинках, выложенных булыжником, лежали кружевные тени. Марине очень понравились эти тропинки. Одна из них вела к летней кухне, где она готовила завтрак (обедали они с дочерью в ресторане на берегу моря), другая к калитке, выходящей в проулок. Позавтракав, они брали сумку с купальными принадлежностями и спешили к морю.

Они уходили подальше от поселка, выбирали себе место поуединеннее и весь день проводили на пляже: купались, загорали, собирали камушки.

Дни бежали быстро. Марина успокоилась и почти не вспоминала о том времени, когда она не спала ночами от ревности и подозрительности. Однако это блаженство продолжалось недолго. Неожиданно заболела Наташа. Как-то к вечеру девочка почувствовала слабость. Марина решила, что Наташенька перегрелась; она дала ей таблетку аспирина, напоила крепким чаем и уложила в постель. Против ожидания температура утром не спала. Не спала она и на второй день… Вскоре на теле у девочки появилась сыпь. Хозяйка, у которой они остановились, милая и очень разговорчивая украинка, порекомендовала врача. К счастью, врач оказался опытный; осмотрев девочку, он грустно покачал головой и бросил лишь одно слово: «Скарлатина». Наташу тотчас же подхватила санитарная машина и — в Феодосию. Марина, конечно, поехала с ней. Не желая оставлять дочь одну, она упросила главного врача, чтобы ей разрешили поселиться в палате, примыкавшей к боксу.

Потянулись мучительные дни, полные отчаяния и одиночества. Марина не отходила от постели больной ни днем, ни ночью. Иногда казалось, что девочка не выдержит. Она задыхалась от спазм в горле; к тому же начало июля в Крыму выдалось жаркое, духота в палате была неимоверная. Марина смачивала в раковине простыню и занавешивала ею окно, стремясь хоть немного освежить воздух. Но через четверть часа простыня становилась сухой и надо было все начинать сначала: лезть на подоконник, снимать занавеску, мочить, вешать. И так весь день. Девочка ничего не ела, и приходилось каждый раз просить нянечку, чтобы та купила на рынке то то, то другое.

В сутолоке и тревоге за жизнь дочери Марина потеряла счет дням, проведенным в больнице, и если бы ее спросили, сколько продолжалось это, она не могла бы сказать.

Наконец кризис миновал. Но девочку и мать еще продолжали держать в изоляторе. Деньги были на исходе, и Марина попросила сестру, дежурившую вечером, позвонить домой, Глебу. Сестра явилась в полночь сконфуженная. «Ваша квартира не отвечает», — сказала она. На другой день Марина попросила ее позвонить в мастерские. Предварительно она объяснила, кого надо попросить и как объясниться с дедом Егорием. Дед Егорий сказал, что Маковеева уже давно не видать в мастерской.

Предчувствуя недоброе, Марина попросила у заведующего отделением, чтобы он разрешил позвонить ей самой. Тот сжалился, разрешил.

Марина вызвала к телефону мать. Сдерживая слезы, она рассказала матери про болезнь