Любимых убивают все - Сабрина Хэгг

Она подняла голову, чтобы взглянуть в глаза Акселя, и слабо улыбнулась. Взор его остановился на ее губах, и что-то в нем сжалось при виде этой печальной, но благодарной улыбки.

Повинуясь необъяснимому внутреннему порыву, он подался вперед, прижался лбом ко лбу Йенни. Его глаза были прикрыты, сведенные вместе брови придавали лицу благоговейное, смиренное выражение, какое бывает у людей во время самой сокровенной молитвы.

– Можно? – прошептал Аксель на выдохе. Его голос больше не заглушал даже шороха крон.

Йенни едва заметно кивнула, широко распахнутыми глазами смотря перед собой. Она сидела неподвижно, и запястья ее белели на фоне джинсов, безропотно сложенные на коленях.

Аксель поцеловал Йенни, со всей присущей ему нежностью обнимая ее горячее лицо ладонями. Руки Йенни – тонкие и согнутые в локтях – мягко уперлись ему в грудь. Но отталкивать Акселя она не собиралась.

Он невесомо касался ее губ, осторожно водил пальцем по щеке, с замиранием сердца считал секунды, в течение которых Йенни не отвечала на поцелуй. И с каждым последующим мгновением надежда гасла в нем, подобно звездам на рассветном небе. Но когда Йенни почувствовала, что Аксель вот-вот отстранится, она прикрыла глаза и поцеловала его – робко, неуверенно.

Йенни дрожала всем телом, и ее охватило мучительное, неожиданное желание целовать губы Акселя, прижиматься к его теплому твердому телу. Руки Йенни взметнулись ему на плечи, и она провела холодными пальцами вдоль задней стороны его шеи. По напряженной спине, по твердым худым плечам Акселя пробежали мурашки. Он улыбнулся, не отрываясь от губ Йенни, и крепче прижал ее к себе.

Какая-то смутная оглушающая радость вспыхнула у него в груди, словно он всю жизнь только и ждал этого момента. Но оттого, насколько ярким и сильным было это чувство, оно больше походило на ожог, чем на эйфорию.

Однако для Йенни отрезвление наступило довольно скоро – она отстранилась резко, испуганно. Тревожным взглядом она смотрела перед собой, словно еще не до конца осознавала, что с ней сейчас произошло.

– Прости… – пролепетала Йенни, обернувшись к Акселю. – Я… это все неправильно. Так быть не должно.

С полминуты они смотрели друг на друга, будто бы стремясь найти ответы на все мучившие их вопросы в блестящих, растерянных глазах друг друга. Но ничего в тех глазах не было – только одинокие отражения их собственных взволнованных лиц.

Затем Аксель рывком поднялся на ноги и, лихорадочно прошептав сотню неразборчивых извинений, пошел прочь от дома Луи.

Йенни с сожалением смотрела ему вслед, будучи не в силах выдавить из себя даже ничтожное «не уходи». Когда силуэт Акселя скрылся за углом, она поднесла свои ледяные пальцы к губам – поцелуй до сих пор пылал на них.

* * *

От Луи Йенни вернулась в половине девятого. Когда она вошла в дом, Исабель смотрела телевизор, устроившись перед ним с бокалом шардоне. Отца, как всегда, не было, и никто не мог с уверенностью сказать, вернется ли он домой в ближайшие пару дней.

Поздоровавшись с мамой, Йенни поднялась в свою комнату и рухнула на кровать, не переодеваясь. Весь вечер и половину ночи она неподвижно лежала, притянув коленки к груди, уставившись в непроглядную темноту за окном. От угнетающего оцепенения, завладевшего ею той ночью, Йенни хотелось плакать, но слез не осталось.

В девять завибрировал телефон. Из-за голубоватого света неприятно зарябило в глазах, но Йенни все же взглянула на экран. Как оказалось, звонил Луи. Йенни нахмурилась и, пересилив многолетнюю привычку всегда отвечать на звонки друга, отклонила вызов. Говорить с ним не хотелось. Луи предпринял еще несколько настойчивых попыток дозвониться до Йенни, но она так и не подняла трубку. Все его сообщения игнорировались с той же изможденной невозмутимостью.

Несмотря на то что день выдался преисполненный событий и эмоций, в голове у Йенни не было ни единой мысли. Сцена, которую устроили Луи и Ребекка, вдруг стала ей так безразлична, что и думать об этом вовсе не хотелось. А вот четкие, яркие, будто подсвеченные изнутри воспоминания о поцелуе с Акселем возвращались к ней не раз, но Йенни старательно гнала их прочь, вытесняла из головы громкими, печальными композициями Placebo. Ей было невыносимо возрождать в памяти прикосновения Акселя, его теплое дыхание на своих губах и после – его разочарованные глаза.

Но как бы Йенни ни бежала от своих мыслей, они рано или поздно нагоняли ее, наваливались на нее в синем мраке комнаты. И тогда с той же скрупулезностью, с какой она препарировала фильмы, заложенные в них смыслы, она бралась за объяснение своих эмоций и поступков. И та честность, с которой она это делала, была мучительна.

«Мне так стыдно перед ним, – думала она, перевернувшись на другой бок, – мне так стыдно перед собой. Стыдно за то, как мне страшно быть в него влюбленной, как страшно ему признаться…. В отношениях я, наверное, копия моих родителей. Такая же эмоцианально распущенная, трусливая. Ему это не надо. Я не хочу делать ему больно, я не хочу говорить ему то, что говорят друг другу они… я не хочу, чтобы он делал больно мне. Господи, я не вынесу, если он причинит мне боль. – Йенни дернулась от этой мысли, крепче прижала к ноющей груди колени. – Я поступила правильно… Даже если он перестанет со мной общаться теперь. Лучше потерять его так, чем после какой-нибудь ссоры, в которой я скажу ему что-то ужасное. Лучше так, чем когда-либо узнать, каково это – смотреть на него после того, как из-за своей слабости и дефектности умудрюсь пожелать ему смерти, как мама тогда пожелала папе. Я не знаю, как она себе это простила. Я себе никогда этого простить не смогу… и он тоже».

Улегшись на спину, Йенни произнесла беззвучным, робким шепотом, не открывая глаз, что были закрыты ладонями:

– Боже, я его сегодня поцеловала. По-настоящему поцеловала…

Возможно, она бы так и заснула, если бы не телефонный звонок, раздавшийся в два часа ночи. Йенни привстала на локтях и приняла вызов:

– Алло? Аксель…

Она резко замолкла, – осознала, что не слышит ничего, кроме шумных всхлипов и глубокого рваного дыхания. Мгновение спустя в трубке раздался дрожащий, ужасающий крик Акселя:

– Йенни, приезжай, пожалуйста! Йенни, умоляю тебя! Он умирает! Он, черт побери, умирает! Он задыхается.

– Кто умирает? Аксель, что происходит?!

– Робби… Робби умирает. Я не могу… не могу ничего сделать. – Аксель говорил так быстро, так торопливо, что Йенни с трудом различала слова. – Я ничего не могу! Мне страшно,