Любовь моя Ана - Софья Асташова

Тело предало меня. Я сама дала себе упасть, как перезрелый плод, который садовник случайно раздавил сапогом. Досадное недоразумение. Я жалела, что не могла вызывать рвоту и продолжать этот срыв бесконечно. Даже не могла уменьшить его последствия.

Госпожа Мия так меня и не посетила. Организм не хотел ничего отдавать. Я пробовала, но ни разу не получилось. Сколько бы я ни старалась, как бы ни пыталась вызывать рвоту, у меня ничего не получалось. Слюни, слёзы, сопли текли в избытке, но еда не выходила даже при помощи зубной щётки, засунутой глубоко в горло. Когда случался срыв, всё оставалось во мне.

Перестаньте, перестаньте, прекратите, пожалуйста. Я больше не хочу это чувствовать. Господи, как я хочу обратно, когда не заморачивалась по поводу веса и еды, когда нравилось себе улыбаться, когда не срывалась на близких из-за чувства голода или, что ещё хуже, чувства слабости после переедания. Я терплю поражение за поражением, несчастье за несчастьем. Мне никогда уже не выбраться из этого кошмара. Я ненавижу себя. Мне некого ненавидеть, кроме себя.

Я гуляю по городу, злачному, живописному району. До чего же он красивый. Улицы переплетаются с улицами и исчезают в других перепутанных улицах. Брожу вдоль трамвайных путей, заглядываю в зеркальные витрины. Отражение приводит меня в такое отчаяние, что я готова, как Эдип, выколоть себе глаза. Но я знаю, что это не поможет – я выколю себе глаза, но всё равно останусь жирной. Вместо этого снова покупаю бисакодил и заглатываю горсть.

Я отступаю назад, чтобы оценить понесённый ущерб, а затем пройти тот же путь заново. Когда всё будет совсем плохо, может быть, я снова решусь худеть. До сих пор веря в собственные обещания, спускаюсь в свой маленький, сладкий, но такой печальный ад.

Любовь и голод

Разве не все письма – это письма о любви? Мои письма – о любви к Ане. Я пишу неаккуратным кривым почерком, который сама не могу разобрать. В блокноте нахожу полароидный снимок, который был сделан несколько лет назад. На нём болезненно худая девочка с узловатыми коленками, торчащими ключицами, вытянутым лицом и набухшими на лбу венами. Её кожа белая, словно блюдце с молоком. Хрупкий птенчик из папиросной бумаги. Я смотрю на неё, и мне хочется хотя бы на секунду, всего на мгновение прикоснуться к ней. К тому, что от неё осталось. К пустому кратеру на месте девочки. Сказать ей: «Ты так прекрасна. Не ешь, не начинай, не предавай Ану».

На этой цветной фотографии я себе нравлюсь. Её сделал Арсений, когда я единственный раз ночевала у них с Катей.

С Катей и Арсением мы вместе учились графическому дизайну. На курсе меня почти не замечали. Мне казалось, что я невидима, и нельзя сказать, что это было неприятное чувство. Как будто я была там и не была. Не знаю почему, но они прониклись ко мне симпатией с самого первого занятия. Сели по обеим сторонам от меня и окружили вниманием. Они были старше меня на пару лет, но я ощущала разницу между нами не из-за возраста, а статуса – они были женатой парой, единым организмом. Приходя домой, они готовят ужин. Пьют пиво. Пиво ведёт к беседам, пустым разговорам, милым глупостям. Заканчивают пиво и ложатся в постель. Я была свидетельницей трений, которые возникали время от времени, но между ними никогда не вспыхивали искры настоящей ссоры. Мои глаза в буквальном смысле всё фотографировали. Мне выпало быть чем-то вроде фотокамеры, фиксирующей их тихое счастье.

Однажды они принесли на занятие большой мешок с мелкими зелёными яблоками со своей дачи. Яблоки были ужасно кислыми и твёрдыми, но я была единственной, кто с удовольствием грыз их на перерыве, и даже не морщилась. Мне кажется, этот случай дал начало нашей прекрасной дружбе. В тот вечер мы втроём пошли до метро и стали так делать каждый раз. Благодаря долгим разговорам после занятий мы стали друзьями.

Эта дружба была ещё драгоценнее для меня тем, что они проявляли интерес к моей болезни. Со мной никто никогда так не разговаривал. Они спрашивали, все ли женщины в моей семье такие худые. Я говорила, что вовсе нет – у меня предрасположенность к полноте, с которой я борюсь с детства. Может быть, они выбрали меня по той простой причине, что, как и я, они не очень-то справлялись с жизнью. Нам сложно доверять людям, у которых всё хорошо.

В первый день внезапно пришедшего лета они позвали меня в гости. Множество мелких неприятных вещей – только что минувший день, незачёт за работу по композиции, пропущенный звонок от мамы – стёрлись из памяти при мысли о предстоящем приключении. Тысячу лет никто не приглашал меня в гости. Сегодня может произойти только что-то хорошее.

Сразу после занятий мы поехали на метро по оранжевой ветке на северо-восток. Они жили на станции «Ботанический сад», которая у меня в воображении превратилась в Ботанический sad[10]. Сад грустный, потому что через пару недель Катя и Арсений уезжали в Америку, как говорили, насовсем, и оставляли меня в Москве одну, совсем без друзей.

Незаметно мы подошли к красной «Пятёрочке». На асфальте возле магазина поблёскивало битое стекло. Бездомный мужчина потушил сигарету о кирпич здания, сотворив маленький искропад. Мне улыбнулась луна. Я нутром ощутила волшебство и безумие повседневной жизни. Вселенная была добра, и передо мной раздвинулись стеклянные двери магазина. Я снова почувствовала ту детскую радость, как от открытия рядом с домом первого супермаркета, где продавались чипсы в тубе, питьевые йогурты, мармелад в форме мишек, коробки хлопьев для завтрака и хрустящие подушечки с начинкой. Всё, что я видела в американских фильмах вроде «Трудного ребёнка» и «Ловушки для родителей», которые смотрела на кассетах из видеопроката. Словом, всё, о чём может мечтать ребёнок, оказалось собрано в одном месте и находилось на расстоянии вытянутой руки. Совершенное счастье на расстоянии вытянутой руки.

Катя и Арсений набрали целую корзину еды, которой я откровенно восхищалась, несмотря на то, что они выбирали то, что дешевле. Их действия отлажены, как работа часового механизма. В моей корзине была только бутылка красного вина. Женщина с чёрными волосами пробила товары на кассе.

Я пошла к выходу, чувствуя лёгкую слабость и потряхивание в ногах, будто