Океанский пляж - Анатолий Исаевич Милявский

Все было продумано: сделаны уключины для легких алюминиевых весел, на дно уложены сухари и шоколад в целлофановом пакете, маленький пластмассовый бочонок с питьевой водой, леска, бинокль, складная суставчатая штанга высотой в три с половиной метра для сигнализации флагом. Был даже небольшой парус, который хитроумно закреплялся на двух бортовых стойках.

Было уже совсем темно, и он знал, что луны не будет. Когда греб, держа правее черного силуэта затопленной баржи, звезды высыпали на небе, и стало чуть-чуть светлее. Лодка шла легко, он удовлетворенно хмыкнул.

Если грести всю ночь, можно далеко уйти в море. А там поставить парус. Ему представилось, как в классе читают заголовки газет: «Школьник на резиновой лодке пересек море», «По следам Бомбара», «Саша Савчук дает интервью». Ничего, о нем еще узнают. Он приплывет в портовый город, где живет его дядя, и, когда тот спросит, как добрался, скромно ответит: «На резиновой лодке». Это будет сенсация.

На минуту увидел расстроенное лицо матери, и ему стало не по себе. Но он тряхнул головой, прогоняя это видение. Если всегда слушать родителей, не совершишь никакого подвига. Ничего, победителей не судят. Вернется и все объяснит.

Всю ночь он греб, иногда отдыхая на спине и ориентируясь по звездам. Свет маяка-мигалки уже почти не был виден. Несколько раз он замирал, когда на воду ложился белый, как бы дымящийся, луч прожектора. Но луч, повиснув на мгновение, словно светящаяся ножка огромного циркуля, убегал в сторону, и опять становилось темно. Ночное море было наполнено таинственными чмокающими и шелестящими звуками. Вода слабо фосфоресцировала под веслами.

Перед самым рассветом подул слабый попутный ветерок, и он поставил парус. Когда стало совсем светло, берега уже не было видно. Опьяняющее чувство свободы и отрешенности охватило его. Опустил руку в теплую, прозрачную воду и поболтал пальцами. Он был один среди бесконечного штилевого простора. Повязал голову по-пиратски пестрым платком и хрипло запел. Потом съел сухарь и половину плитки шоколада, запив это несколькими глотками воды. Есть не хотелось.

Солнце подымалось все выше, становилось жарко. Он потихоньку греб, насвистывая. Представил себе, какой подымется переполох в городке. Его уже, наверное, хватились. Да, наверное. Мать, вернувшись с ночного дежурства, уже, конечно, нашла записку, которую он засунул под цветочный горшок, выставив уголок. Она была составлена в лучших традициях романтического бегства: «Когда ты прочтешь это, я буду уже далеко. Не ищи меня — я сам выбрал свою дорогу. Где я — спроси у моря».

Море было пустынным. Два или три раза на горизонте появлялись суда, но до них было слишком далеко. Ближе других прошел танкер. В бинокль можно было разглядеть название «Туркменистан». На мгновение что-то сжалось у него в груди, ему захотелось вскочить и замахать флагом. Но он пересилил себя.

В полдень он увидел самолет. Тот прошел высоко над ним, направляясь к берегу. И опять он с трудом поборол искушение дать сигнал. Самолет растаял в небе и больше не появлялся. Он потихоньку греб, но бессонная ночь давала о себе знать — голова кружилась, его поташнивало. Втянул весла и не заметил, как уснул.

…Когда он проснулся, то не узнал моря и неба. Все было закрыто тучами, ветер свистел, неся водяную пыль. Гривастые волны вспучивались со всех сторон. Лодка плясала, как резиновый поплавок, на дне уже набралась вода. Страх вполз в него, всосался, проник в каждую пору. Вдевая весло в матерчатую уключину, он уронил его в воду.

— Мама! — хрипло крикнул он.

Ветер крепчал.

В окружающей природе не было ярости; в ней была равнодушная сосредоточенность мотора, прибавившего обороты. «Ты сам этого хотел», — мелькнуло у него в голове.

5

Широкий и длинный, как река, пенный бурун кипел за кормой.

Двигатель работал на полную мощность, в рубке мелко вибрировал пол. На стекле то и дело косые потеки воды закрывали от Горчакова стриженый затылок сигнальщика Лысых. «Так и не натянул капюшон штормовки, сукин сын», — машинально подумал он.

Волна, еще была невелика, но ветер крепчал с каждой минутой. Корабль иногда подпрыгивал на мгновение, как самолет на взлетной дорожке, и снова со звоном плюхался на волну.

Слева Цукадзе флегматично развалился в своем кресле, следя за оборотами двигателя и изредка подавая короткие сигналы мотористам. Зато Доскаль был в непрерывном движении: от штурманского столика, где потел с циркулем в руках Лядов, к командирскому креслу, оттуда к боковому стеклу рубки, опять к столику — он чертил зигзаги такие же замысловатые, как и курс корабля.

Трудно было поверить, что еще час назад они, голые по пояс, изнывали от жары на гладкой, как тарелка, воде. Все вокруг было вздыблено, черные тучи неслись по небу, ветер швырял в лицо холодную водяную пыль, прохватывая даже через штормовки. Вот оно, ласковое «мандариновое» море. Будто кто-то погладил его против шерсти.

Они полчаса назад вышли к радиомаяку и теперь вели поиск в квадрате. Горчаков поставил двух сигнальщиков на мостике. Сам он вел наблюдение из рубки. Но вспененное море было пустынным.

Худое, смуглое лицо Горчакова казалось непроницаемым, но на душе у него было тревожно. Шторм нарастал. Хрупкий корабль — готов ли он к таким передрягам, сколько еще можно продолжать поиск? Ведь до бухты почти сто пятьдесят миль…

На беду прервалась связь с базой — не выдержала антенна. Сейчас радисты уже исправили поломку и снова рыскали в эфире, нашаривая станцию.

Горчаков на минуту закрыл глаза, прогоняя усталость. После напряжения в них вспыхивали радужные круги. Слабый запах одеколона защекотал ноздри, слева к самому уху наклонился Доскаль.

— Есть связь, Сергей Николаевич…

В радиорубку теперь приходилось пробираться внутренним коридором, через моторный отсек. Он цепко хватался за перила, нагибал голову, вдыхая запах нагретого масла и солидола, слыша, как стонут переборки от ударов волн. Ткаченко уступил ему свое место, протянул микрофон. Далекий голос забубнил:

— Двадцатый, двадцатый, почему молчали? Как слышите?

— Слышу вас хорошо. Исправляли антенну, — Горчаков держал микрофон у самого рта, боясь, что его не поймут. — Слышу вас хорошо.

— По дополнительным данным, на лодке ушел в море ученик девятого класса Александр Савчук. Как поиск?

«Вот оно что. Пацан, — пронеслось в голове у Горчакова. — Зачем же он в море, как же так?…»

— Как поиск? Прием, — повторил далекий нетерпеливый голос.

— Лодки не обнаружили. Ищу в квадрате уже тридцать минут, — сказал он, словно очнувшись.

— Волна большая?

— Баллов шесть. Трясет маленько.

— Ожидается усиление шторма до одиннадцати баллов.