Пассажиры империала - Луи Арагон

Когда перелезли через осыпь, девочки раскисли. Надо сказать, что пекло здорово. Солнце просто палило. В лесу они увлеклись малиной. С девочками трудно, приходится всё время разговаривать с ними, а не то они перестают тобой восхищаться. А с мальчиками проще: будь какой ты есть.

Конечно, у Паскаля нашлось, что порассказать. Объяснить всё насчёт тайников и любимых игр и как «бодались» на полянке, и про болото… Девочки заявили, что он привирает, никакой опасности там нет. Нет опасности? А как же брат Мишеля? Ведь он утонул в трясине.

— Совсем утонул? До смерти? — спросила Ивонна.

И Паскаль, уснащая свой рассказ множеством жутких подробностей, принялся описывать, как погиб брат Мишеля. «Вот странно, — думал он про себя. — С мальчиками никогда не надо врать… Только когда в шарики играешь…» Но в общем насчёт главного-то всё верно — брат Мишеля действительно погиб.

Жанну с собой не взяли, слишком мала. Она ревела, как телёнок, потом утешилась: баловница Марта увела её на кухню и стала всячески ублажать. Всё равно эти карапузы такие плаксы.

— Вам хочется иметь детей? Мне — нет, — сказал Паскаль.

Сюзанна подхватила:

— Прекрасно вас понимаю.

— Почему «вас»? — воскликнула Ивонна. — Ведь мы решили говорить на «ты»!

Понравится ли девочкам его «страна на краю света»? Паскаль непринуждённо болтает, а на душе у него кошки скребут. Сказать им? Он никогда ещё ни с кем не говорил об этом. С Рамбером и другими ребятами карабкались на гору, спорили, ссорились, играли, но зачем же с ними говорить, по-настоящему говорить.

Нет, девочкам ни слова. Это священно.

А как Ивонна и Сюзанна не похожи друг на друга. Ухаживать Паскаль решил за Сюзанной. Только надо, чтоб ухаживание не бросалось в глаза, пусть никто ничего не знает.

Ивонна всё время бегает направо, налево, туда, сюда, длинные белокурые волосы цепляются за колючки терновника. Она смеётся очень громко, потянулась за цветком, упала, расцарапала себе коленку. Сюзанна, должно быть, крепче её, и ростом немножко выше Ивонны, и на вид куда спокойнее, мягче. Довольно молчаливая. Улыбается безмолвной и неловкой улыбкой, такой же странной, как и загар у этой юной горожанки, слабо пристававший к её лицу.

А какие длинные чулки она носит…

Есть у двух подружек довольно противная манера — перешёптываться, глядя на Паскаля, да ещё при этом хихикать. Он краснеет и молча злится.

В одном месте, где подъём был очень крутой, Ивонна, наверно, хотела передохнуть и окликнула Паскаля, который карабкался впереди неё; он остановился, уцепившись за выступавшие из земли корни.

— Паскаль!

— Что тебе?

— Слушай… скажи по правде, сколько тебе лет?

Паскаль пополз дальше, даже не взглянув на девочек.

— Двенадцать!

Он соврал совсем немножко, прибавил только два месяца. Сзади послышался голос Сюзанны, — она немного запыхалась, да ещё и говорила неразборчиво, набив себе рот малиной:

— Вот видишь, Ивонна! А ты думала, что ему только одиннадцать…

Ах, вот в чём дело, вот они о чём шушукались! Смеялись над ним, как над маленьким, так, что ли?

— Он ниже нас ростом, Сюзанна, поэтому я и подумала.

Паскаль сразу поворачивается.

— Ниже вас ростом? Скажете тоже! Я ведь не цепляю себе в волосы бантов.

— Нет, ты всё-таки немного ниже, — говорит Сюзанна.

Ладно, он сейчас докажет им! Пожалуйста, вот сосна, у которой снизу нет ни одной ветки. Можно сказать, мачтовая, одна из тех стройных сосен, с которыми соседние деревья, обычно не очень-то высокие на горе, состязаются в быстроте роста, чтобы их листву тоже освещало солнышко…

— Эй, девочки, смотрите! Вы можете так сделать?

Обхватив ствол руками и ногами, Паскаль влезает на дерево быстро, быстро и высоко, как можно выше, карабкается с неистовой, свирепой энергией, обдирает себе руки, локти, икры; ладони болят от ссадин, а в душе страх — вдруг мускулы плеч и ляжек сдадут… Девочки смотрят, задрав голову, и обе полны восхищения.

— А всё-таки ты ниже нас ростом, — дразнит Ивонна.

— Ну и что? Ровно ничего не значит! — насмешливо бросает Паскаль с высоты дерева. И он прав: это ровно ничего не значит.

Но, увлёкшись, он не рассчитал своих сил, забрался слишком высоко, поэтому спуск больше похож на падение, и, спрыгнув раньше времени, Паскаль с силой ударился о землю обеими ногами.

— Ой! — вскрикнула Ивонна. — Вы ушиблись! Больно вам?

Паскаль ответил не сразу, боясь, что у него слёзы выступят на глаза:

— Мы, кажется, решили говорить на ты?

Сюзанна низко нагнулась, и впервые в её голосе зазвучало радостное оживление.

— Грибы! Грибы!

Паскаля раздосадовал её интерес к грибам в такую минуту. Мельком взглянув на грибы, он злорадно заявил:

— Не трогайте этих грибов. Они ядовитые…

Но разве Сюзанну можно убедить? Она твердила: — Грибы! Грибы! У меня дома есть книга про всякие растения. Надо её захватить с собой.

Паскаль разъярился.

— Говорят же вам, они ядовитые!

Но Сюзанна покачала головой. Наверняка она полезет в свою книгу справляться. Паскаль принялся объяснять: это ложные обабки, у них на шляпке цветные пятна; опасными эти грибы делаются после дождя — дождь смывает пятна, и тогда ложные обабки похожи на самые безобидные грибы… А поешь таких грибов, — отравишься.

Сюзанна вскинула глаза на Паскаля. Каким она полна безмятежным спокойствием, только губки чуть-чуть поджала.

— А всё-таки это грибы, — сказала она. — Пусть ядовитые, а всё-таки грибы.

Странная логика у девочек. Паскаль смутно предугадывал, что это обстоятельство может в будущем очень усложнить жизнь.

На террасе, где дачники пили после обеда кофе, господин де Сентвиль поздоровался с госпожой Пейерон. Ясно было, что старику не безразлично присутствие в его замке хорошенькой женщины. Он теперь уделял своему туалету больше внимания, тщательно причёсывался и аккуратно подстригал бороду. Паскаль и Сюзанна, которой даёт советы Ивонна, чинно сидят за плетёным столом и играют в шашки; одной чёрной шашки не хватает, её заменили сухим бобом, обмакнув его в чернила. Пёс Феррагюс всё так же изумлённо, как в первый день, смотрит красноватыми глазами на крошечного, взъерошенного и рычащего Ганимеда.

— Ваш внук очень мил, — сказала госпожа Пейерон. — Кажется, и девочки это находят…

— Вот как? А он не очень шалит? Не надоедает вам? Он у нас весьма шумливый сорванец…

Так уж принято у вежливых людей — из скромности бранить своих близких родственников. О Паскале можно говорить что угодно, но шумливым его не назовёшь. Господин де Сентвиль продолжал:

— Он сейчас очень подурнел, просто урод — такой уж неблагодарный возраст… но со временем, надо полагать, выправится.

— Урод? — возмутилась Бланш Пейерон. — Знаете, если он похож на своего папу, то я предпочитаю