Вальс душ - Бернард Вербер

– Странная ты, Эжени. Мы надрали зад фашикам на их территории, а тебя занимает всякая ерунда из прошлого века.

Но молодая женщина не намерена капитулировать.

– Ерунда, говоришь? Ты обратил внимание на слова Фориссона? Мы кто, интеллектуалы?

– В первую очередь мы – солдаты. Мы делаем революцию!

С монументальной лестницы доносятся шаги.

– Людоед вернулся, делаем ноги! – шепчет Николя.

– Не хочешь воспользоваться случаем и познакомить меня с отцом?

– Вряд ли тебе так уж хочется с ним знакомиться. Карлос – отвратительный тип. Ты иногда называешь меня циником, но в сравнении с ним я ангел. На счастье, мать научила меня мягкости и состраданию.

– Тогда я возвращаюсь домой. Фашисты, должно быть, уже разбрелись.

Николя открывает на своем телефоне приложение системы охранного наблюдения и показывает Эжени Мюллера и троих его подручных, покуривающих на тротуаре.

– Ты так их взбесила, что они готовы ждать. – Он пожимает плечами. – Придется тебе остаться здесь.

Николя уводит Эжени из гостиной. Они идут по коридору к лестнице, минуют узкий проход и оказываются перед дверью с надписью «НЕЗАВИСИМАЯ ТЕРРИТОРИЯ».

Николя толкает дверь, приглашает Эжени в комнату и задвигает засовы. Здешняя обстановка резко отличается от роскоши особняка. К одной стене прикреплена кнопками афиша с портретом Че Гевары и лозунгом «VIVA LA REVOLUCIÓN»[9]. Другие стены Николя увешал листовками коммунистических партий разных стран и афишами рок-групп. Здесь же стоит дюжина треног с электрогитарами.

Молодой человек берет гитару Gibson Les Paul 1959, тщательно ее настраивает и поет песню Боба Дилана «Knockin’ on Heaven’s Door». Песня хороша, Николя проникновенно ее исполняет и выглядит очаровательно. Эжени, чрезвычайно восприимчивая к музыке, растрогана, она расслабленно закрывает глаза.

Закончив играть и напевать, Николя откладывает гитару, снимает очки, подходит к Эжени, целует ее в шею. Они медленно раздеваются и ложатся в постель.

Эжени не покидает чувство, что они исполняют заученный наизусть танец. Один и тот же с момента их знакомства.

После приступа страсти они долго лежат неподвижно. Потом она встает, достает из заднего кармана джинсов пачку сигарет. Он тоже закуривает – сигару.

Самый лучший момент.

Ее тело полностью расслаблено.

– Если хочешь, можешь остаться ночевать… – предлагает он, поглаживая ее живот.

После нескольких затяжек она приподнимается на локтях и тушит сигарету.

– Лучше я пойду, мне надо кормить кота.

– Как хочешь. Я проверю, ушли эти три цербера там, внизу, или все еще караулят.

Церберы ушли. Эжени одевается, любимый провожает ее до выхода из особняка. Эжени торопливо целует его в губы и быстро уходит.

36.

Наконец-то Эжени у себя дома, одна.

Нострадамус смотрит на нее своими желтыми глазами, огромными и бездонными. Кажется, кот забыл недавние обиды.

Этот кот хорош тем, что не умеет долго дуться.

Она готовит себе легкий ужин – салат из авокадо и помидоров, обильно политый бальзамическим уксусом и оливковым маслом, – и опускается на диван. Кот трется о ее ноги.

– Что скажешь, Нострадамус? Николя – моя родственная душа?

– Мяу, – категорично отвечает кот.

– Если не он, то кто?..

Кот запрыгивает к ней на колени и ласково трется головой о ее щеку. Эжени улыбается и нежно его поглаживает.

– Мне неприятно тебя расстраивать, но это не ты, ты всего лишь кот…

– Мяу, – отвечает он и урчит.

Девушка в задумчивости ест. Она думает о матери, отважно сражающейся с болезнью, о своей собственной борьбе с еще не разоблаченными недругами, способными развязать Апокалипсис.

Силам света пора уже сплотиться. Для этого мы должны друг друга опознать…

Она гладит кота.

Мне пора обратно. Пора узнать продолжение.

Эжени задергивает шторы, зажигает свечу. Садится по-турецки на диван и приступает к визуализации.

Идя по коридору, она думает:

Хочу узнать следующую жизнь.

Светится одна из дверей, на ней цифра 1.

Уже не -1. Сейчас мне откроется первая моя жизнь в теле Sapiens…

Она берется за дверную ручку, открывает дверь, переступает порог.

37.

Сознанию Эжени сложно разобраться, что представляет собой новое тело, в котором оно очутилось.

Первая четкая информация, получаемая ею, – звуковая: она слышит звучное сердцебиение. Очень скоро она различает и другое сердцебиение – на более высокой ноте, ускоренное.

Большое сердце. И… сердечко.

Второе ощущение – тактильное: она плывет в теплой вязковатой жиже, не тонет, может дышать. Третье ощущение – вкусовое: оказывается, она пьет эту сладковатую жижу. Четвертое, последнее ощущение – визуальное: вокруг нее рассеян оранжевый свет с красноватыми проблесками. Еще она чувствует какой-то внешний источник тепла.

Я – зародыш в подставленном солнцу животе!

Согнувшись, она различает собственные ручки и ножки. Еще она видит прозрачную розовую пуповину, пульсирующую алой кровью. Пуповина отходит от ее пупка.

Я в теле моей новой жизни. Понять бы мой пол! Согнусь еще и посмотрю…

Ага, пениса нет. Опять я девочка.

До нее долетают извне глухие звуки.

Скорее бы узнать, что меня ждет снаружи. Что за место? Что за эпоха? Что за родители?

Эжени слышит голос, и интуиция подсказывает ей, что это ее мать. Матери отвечает с некоторого расстояния более низкий голос.

Мой отец?

Их голоса трудно различимы из-за оглушительного биения двух сердец.

Красный свет меркнет в темноте.

Мама одевается.

В кромешной тьме не разглядеть пуповины, но чувствуется, что она рядом.

Какое-то движение.

Мама куда-то переходит.

Над ней что-то происходит, через несколько секунд она слышит бурчание.

Мама ест.

Она слышит, как проглоченная пища спускается по пищеводу в желудок, этот процесс сопровождают новые низкие звуки.

Звуки стихают, становится совсем тихо, если не считать бурчания и биения. От нечего делать Эжени шевелится в амниотической жидкости, потом замирает. Она вытягивает одну ногу, ступня упирается в мягкую стенку. На это мама отвечает поглаживанием.

Начало интересной коммуникации.

Дальше – ничего.

Зародышу требуется много терпения! Вот бы сейчас книжку почитать, кино посмотреть, музыку послушать. Если я когда-нибудь забеременею, то поставлю себе на живот колонки и запущу музыку, чтобы мой малыш не скучал так, как я сейчас.

Время тянется без конца.

Наконец по стенкам вокруг нее пробегает дрожь. Так повторяется несколько раз. Жидкость колышется, Эжени вместе с ней. От дрожи стенки, сдавливающие ее, становятся жестче, их уже сотрясают со все более короткими промежутками толчки нарастающей силы.

У ее матери схватки.

Вскоре к толчкам добавляется ускорение сердечного ритма. Стенки прессуют Эжени. Внезапно ванна, в которой она спокойно лежала, пустеет. Она слышит голоса своих родителей. Мать шумно дышит, стонет, кричит.

Опа, сейчас я выйду на свет.

Спазмы стенок толкают ее вперед. Ее все сильнее стискивает, наконец чьи-то руки берут ее за